- Мы у вас в плену, господин самозванец. Республика погибла, разбойники торжествуют. - Он цитировал Марата. - Рано торжествуете, Крыленко, народ скоро прозреет.
Крыленко почувствовал, как у него сжало виски.
- Мне некогда с вами спорить, гражданин Гоц,- устало сказал он. История разберется. - Он подозвал конвоира. - Объясните, в чем дело, товарищ.
Пожилой рабочий, с суровым, непроницаемым лицом, неумело зажав винтовку в левой руке, стал докладывать:
- Задержали этих граждан под Гатчиной. К Керенскому, значит, спешили. Договариваться... Вы, мол, наступайте отсюда, а мы ударим оттуда. Из Питера. То есть.
И зажмем, выходит, большевиков в клещи.
- У вас очень грамотные бойцы, гражданин Крыленко, - иронично поглядывая из-под густых бровей, проговорил Зензинов. - Они умеют читать в душах.
Вбежал Подвойский. Он был бледен.
- В Михайловском митингуют! - крикнул он. - Настроение не в нашу пользу.
Крыленко понимающе кивнул. В Михайловском манеже располагался броневой батальон. Тот, за кого были броневики, мог распоряжаться всем городом.
- Еду сейчас же! - сказал Крыленко.
Арестованные дожидались своей участи. "Спасители родины" сидели, выставив вперед, словно шпаги, свои зонты и трости. Они с испугом смотрели на Крыленко - ждали, как видно, что он прикажет тут же расстрелять их.
- Вот что, граждане, - сказал нарком, - возиться с вами революции некогда. Я прикажу вас немедленно освободить, если вы обязуетесь в дальнейшем соблюдать лояльность. Согласны?
- Ни за что! - истерично выкрикнул Гоц.
Остальные молчали.
- К вам, гражданин Гоц, это не относится. - Крыленко посмотрел на часы. Надо было спешить. - Освободите арестованных, товарищ красногвардеец. Всех... - Он помедлил. - Кроме Гоца... Вызовите отряд и отправьте этого господина в тюрьму.
Митинг в Михайловском манеже длился уже несколько часов. В едва освещенном огромном помещении, где свободно гулял ветер и пахло сыростью, две тысячи солдат пытались разобраться в происходящем и докопаться до правды. Они напряженно слушали ораторов, сменявших друг друга на крыше броневика, ставшего импровизированной трибуной. В полумраке манежа зловеще чернели башни и орудия броневых машин.
Часовые в дверях преградили Крыленко путь. Он вытащил свой мандат, подписанный Лениным.
- Проваливай со своими бумажками!-ожесточенно крикнул один из солдат и выразительно щелкнул затвором.
Рукой отстранив штык, Крыленко спокойно вошел внутрь.
- Стой! - заорали сзади. - Стрелять будем.
Не обращая внимания на крики, он стремительно продвигался к стоявшему в центре броневику, откуда доносился взволнованный голос очередного оратора.
- Товарищи, - кричал солдат, - поймите, нужно немедленно заключить мир! Кто даст нам мир, за тем мы и пойдем. Мы на фронте не можем больше воевать - ни с немцами, ни с русскими...
- Это недостойно русского патриота! - Тщедушный человечек, стоя на крыше броневика, повторял, как заклинание: - Недостойно! Недостойно! Надо воевать до полной победы союзников!..
- Вы говорите, как Керенский! - раздался голос из толпы.
Молодой поручик, забравшийся на броневик вслед за ним, пытался доказать, что самое лучшее, пока положение не прояснится, - соблюдать нейтралитет.
- Что нам, солдатам, до всей это свалки политических партий?.. - Он говорил спокойно и веско. Хорошо отработанная актерская "задушевность" располагала к нему изверившуюся, уставшую от посул и призывов солдатскую массу. - Страшно русскому убивать своих же русских братьев. Давайте отойдем в сторону и подождем, пока политики закончат драться друг с другом.
Его проводили аплодисментами. "Правильно говорит", - рассудительно сказал кто-то рядом.
Крыленко протиснулся к самому центру. Он заметил знакомое лицо Джона Рида, дружески помахал ему издали рукой.
- Разрешите и мне сказать слово, - обратился он к офицеру, стоявшему возле броневика; тот был распорядителем митинга.
Офицер узнал его.
- Не надо, прапорщик... Мы сами разберемся.
Без вас.
Но и солдаты узнали Крыленко. Один, изловчившись, вспрыгнул на капот, крикнул:
- Товарищи! Здесь товарищ Крыленко, нарком по военным делам. Он хочет говорить.
Толпа загудела.
Не дожидаясь, пока утихнет волнение, Крыленко, к которому сразу же протянулось множество рук, забрался на броневик.
- Товарищи солдаты! - крикнул он с такой силой, что возбужденный гул двухтысячной толпы разом утих.
Он откашлялся, но хрип не проходил. Впрочем, все уже привыкли к хриплым ораторам: на многочисленных митингах в эти трудные дни мудрено было не сорвать го"ос. - Мне незачем напоминать вам, что я солдат.
Мне незачем говорить вам, что я хочу мира. Но я должен сказать вам, что большевистская партия, которой вы помогли совершить рабочую и солдатскую революцию, обещала предложить мир всем народам. Сегодня это обещание исполнено... - Он переждал аплодисменты. - Вас уговаривают остаться нейтральными в тот момент, когда в нас стреляют на улицах и ведут Керенского на Петроград. Совет Народных Комиссаров - это ваше правительство. Вы хозяева положения. Великая Россия принадлежит вам. Подумайте хорошенько, согласитесь ли вы отдать ее обратно?
Крыленко кончил речь и сразу почувствовал, как подкашиваются ноги. Голова закружилась. Он пошатнулся и чуть не упал. Сотни рук поддержали его. Голос его снова обрел силу.
- Времени митинговать больше нет. Час выбора настал. Кто за Керенского - направо! За Советы - налево!
Толкаясь, наступая друг другу на ноги, солдаты ринулись влево. Под мрачными сводами манежа гулко тарахтели моторы броневиков.
- В Смольный, - чуть слышно прошептал Крыленко, обхватив спину ожидавшего его у входа мотоциклиста. Больше всего он боялся заснуть на ходу.
Холодный ветер, бивший в лицо, быстро прогнал усталость.
На ступеньках Смольного его встретил пожилой конвоир, которого он оставил в швейцарской часа полтора назад. Лицо его выражало растерянность и испуг.
- Гоц сбежал, - виновато сказал он. - Ума не приложу, как это случилось...
Сбежал один - поймали другого. Красногвардеец, который доставил его в Смольный, стал торопливо докладывать:
- Задержан в штабе Петроградского военного округа... Там в шкафу штабные бланки лежат, так он возле этого шкафа все вертелся. Очень подозрительный малый. Стали проверять документы, а он вдруг как заплачет, трясется весь: не убивайте, кричит, у меня есть важное сообщение. Ну и решили, значит, его сюда доставить, товарищ нарком. Для разбору...
На табуретке, согнувшись, трясся мелкой дрожью юноша лет семнадцати. На его худые плечи была накинута шинель.
- Ваше имя? - спросил Крыленко.
- Зелинский Евгений, - всхлипнул арестованный.- Прапорщик.
- Давно ли? - удивился Крыленко.
- Произведен генералом Корниловым... Досрочно...
- Офицер, значит... - насмешливо протянул Крыленко. - Небось Зимний обороняли? Отпущены под честное слово? - Зелинский кивнул. - Ну что ж, прапорщик, с вами разговаривает народный комиссар по военным делам прапорщик Крыленко. Выкладывайте свое важное сообщение.
Зелинский перестал дрожать. Его воспаленные глаза впились в наркома.
- Заговор... - выдавил он наконец. - Я завербован... Должен был украсть бланки... Не знаю зачем...
- Кто заговорщики?
- Офицеры...
- Кто во главе?
- Пуришкевич...
Пуришкевич?!. Тот самый?!. Сухонький, с бородкой, прикрывавшей впалые щеки? Вспомнилась его площадная брань с думской трибуны, выкрики, которыми он всегда сопровождал речи большевиков. Пуришкевич...
Организатор погромов, кровопролитий, убийств из-за угла. Что ж, от него можно было и в самом деле ожидать всего. Но чтобы именно он оказался во главе военного заговора, чтобы офицеры стали под команду бессарабского помещика, этого барина, намозолившего глаза всей России своей поддевкой и бородой!..