Мы бежим к «Хилтону».
Действительно, напротив «Хилтона» толпа человек в полтораста. Они скандируют:
— Мир! Мир! Мир!
— Здесь ещё нет войск. Здесь — полиция. Здоровяки — их не меньше пятисот — в небесно-голубых касках и такого же цвета рубашках стоят плотными каре. Если смотреть немного сверху, с подножия фонарного столба, то их головы напоминают те небесно-голубые воздушные шарики, которые висят в сетках под потолком Международного Амфитеатра, где как раз в это время начинается процедура выдвижения кандидатов в президенты.
Сегодня голосование в конвенте. Ребята полны живой веры, что своими демонстрациями смогут повлиять на решение конвента, смогут помочь сенатору Маккарти победить.
— Мир сейчас! Мир сейчас! Мир сейчас! — Несётся крик. Ребят никто не гонит. Некоторые из них сели на асфальт.
— Мир сейчас! Мир сейчас! Маккарти! Маккарти!
Но вдруг два полицейских каре теряют форму, расплываются, как расплывается квадратик масла, если бросить его на горячую сковороду. Копы подходят к демонстрантам. Подходят спокойно, медленно. Обволакивают всю толпу плотной стеной. За голубыми рубашками уже нельзя рассмотреть ребят, сидящих на асфальте.
Ребята теперь не кричат. Они поют.
Никто из полицейских им ничего не сказал. Никто не подал команды вставать и уходить или перестать петь. Никто не сказал бранного слова. Не замахнулся.
Просто голубые рубашки стояли перед ребятами плотной стеной, плечо к плечу, каска к каске, и держали в руках около колен свои полицейские палки. Будто тяжелоатлеты, которые подняли тяжёлые штанги с земли, выпрямились и вот сейчас рывком поднимут их на грудь. И только ждут чьей-то команды. Кто-то должен подать команду.
Но команды все не было. И полицейские все стояли перед ребятами. А те продолжали петь. Часть корреспондентов сгрудились за полицейскими.
Чак поднял камеру к глазам.
Я тоже подумал, что сейчас что-то произойдёт. Но не предполагал, что произойдёт такое.
Команды я не слышал. Не знаю, кто подал её. Только вдруг сразу пришли в движение голубые рубашки. Сразу взлетели вверх и опустились десятки палок. Я услышал пронзительный крик, который тут же оборвался. И треск. Палки поднимались и опускались. Я даже не понял сразу, что треск связан именно с этими движениями полицейских. Снова кто-то закричал пронзительно. Только тут мне стало ясно, что треск этот — от ударов полицейскими палками по голове, по костям, по телу.
Люди бросились бежать. Полицейские ловили их. Привычным движением выкручивали руки. Или зажимали шею в сгибе левой руки, а палкой — по голове, по лицу, по ключицам.
Кто-то закричал:
— Гестапо! Гестапо! Палачи! Весь мир смотрит на вас!
Крик подхватили, стали скандировать. Но что толку в крике?
Сверху, из окон отеля, вдруг полетели в полицейских, разматывая длинные хвосты, рулончики бумаги. С мягкими шлепками они падали на дорогу, иногда угождая в каску полицейского. Это было похоже на бой серпантина. Только бумажная лента была шире и тоньше. Длинными бумажными хвостами играл ветер. Я не сразу сообразил, что оттуда, сверху, кидают в полицейских рулончиками… туалетной бумаги. Полицейские поднимали противогазные рыла вверх и грозили верхним этажам дубинками. Бумажные хвосты нежно обвивали полицейские ноги. Копы, злясь, рвали бумагу руками.
На пятнадцатом этаже отеля «Хилтон» была штаб-квартира сенатора Юджина Маккарти — претендента на выдвижение кандидатом в президенты от демократической партии. Там сидели молодые ребята — студенты и школьники — добровольцы, помогавшие Маккарти в предвыборной кампании. Но помочь своим друзьям на улице они могли только символически — рулонами туалетной бумаги, которыми и швыряли в полицейских.
И, наверное, это выглядело бы очень смешно, если бы тут же на улице не лилась человеческая кровь.
Вдруг позади кучки корреспондентов послышался тяжелый топот. Чак, который бешено работал фотоаппаратом, рванул меня за рукав:
— Беги! — и сам бросился через улицу. Я побежал за ним. Откуда-то вырвавшийся отряд полицейских расшвыривал фотокорреспондентов. Я видел, как палка опустилась на плечо фотографа из «Лайфа». Вместе с Чаком мы прижались к стене отеля, стараясь вдавиться в нее. Сине-красно-голубая полицейская масса промчалась мимо. Но один коп вдруг вернулся. Подбежал к нам. Протянул красную руку к Чаку. Тот нагнулся, как советовал делать специалист из «Лайфа», закрыл руками в перчатках лицо и голову. Но коп не стал бить. Он схватил рукой фотоаппарат, рванул его с такой силой, что ремешок оборвался, размахнулся и со всего маху ударил камерой об асфальт.