Корреспондент. Было ли у вас чувство вины за то, что вы сделали?
Мидлоу. Ну, я чувствовал, что утром меня вроде бы наказали за то, что я сделал. Позже в тот день я чувствовал себя так, будто был наказан.
Корреспондент. Почему вы сделали это?
Мидлоу. Потому что я считал, что мне приказали… это казалось тогда именно так… в то время так казалось, что я делаю верное дело, потому что, так сказать, я терял приятелей. Я потерял, чёрт дери, очень хорошего приятеля, Боба Уолсона! И это давило на меня. Ну а после того, как я сделал это, я почувствовал себя хорошо. Только позже в тот день меня начало забирать.
Корреспондент. Вы женаты?
Мидлоу. Верно.
Корреспондент. Дети?
Мидлоу. Двое.
Корреспондент. Сколько лет?
Мидлоу. Мальчику два с половиной, а дочке полтора.
Корреспондент. Естественно, вопрос приходит сам… отец двух таких маленьких ребятишек… как он может расстреливать детей?
Мидлоу. У меня не было тогда дочки. У меня тогда был только маленький сын.
Корреспондент. Как же вы стреляли по детям?
Мидлоу. Я не знаю. Кто-нибудь другой думает об этом.
Корреспондент. Как вы полагаете, сколько людей было убито в тот день?
Мидлоу. Я думаю, около трёхсот семидесяти.
Корреспондент. Почему вы называете именно такую цифру?
Мидлоу. Так, по виду.
Корреспондент. Значит, вы лично видели именно это число людей. И скольких из них убили вы сами?
Мидлоу. Не мог бы сказать.
Корреспондент. Двадцать пять? Пятьдесят?
Мидлоу. Не мог бы сказать… просто очень много.
Корреспондент. А сколько всего человек стреляло?
Мидлоу. Ну, я и этого не знаю, честное слово. Там были другие… Там была другая рота… ну просто не могу сказать сколько…
Корреспондент. Но ведь этих мирных жителей построили в линию и расстреляли в упор. Ведь их убивали не перекрестным огнём?
Мидлоу. Их не выстраивали… их просто сталкивали в ров, а другие сидели, сидели на корточках… и в них стреляли…
Корреспондент. Что эти жители — особенно женщины и. дети, старики, — что они делали? Что они говорили вам?
Мидлоу. Им нечего было говорить. Их просто толкали, а они делали то, что им приказывали делать… Ну и просили, кричали: «Нет… нет…» И матери закрывали руками детей, но они попадали как раз под огонь. Ну, в общем, мы их держали прямо под огнем. Они махали руками и просили…
Корреспондент. Это самое главное зрительное впечатление в вашей памяти?
Мидлоу. Верно.
Корреспондент. И ничего не тронуло тогда ваш ум или ваше сердце?
Мидлоу. Много раз… много раз…
Корреспондент. В то время, как вы стреляли?
Мидлоу. Нет, не когда я стрелял. Мне казалось, что в то время я делал что надо. Я не знаю. Я просто… просто я почувствовал удовлетворение после того, что я видел там раньше.
Корреспондент. Что вы имеете в виду?
Мидлоу. Ну вообще, меня злость брала… как будто… ну, моих приятелей убивало, или они получали ранения, или… мы не могли ничего сделать… ну и это в общем-то было… больше всего это походило на реванш…
Корреспондент. Вы называете вьетнамцев «гуками».
Мидлоу. Гуки, верно.
Корреспондент. Вы их считаете людьми? Вы считали их людьми?
Мидлоу. Ну, вообще, они были людьми. Это просто слово, которое мы там узнали, вы понимаете. Любое слово, которое вы подбираете… Вы так называете людей. И вас как-нибудь называют…
Корреспондент. Мне, естественно, приходит мысль… Я был там, во Вьетнаме, некоторое время, и я убивал во время второй мировой войны и всё такое. Но вот мысль, которая приходит… Мы столько говорили о том, что творили нацисты и японцы, но особенно что творили нацисты во время войны, жестокость, вы знаете. Очень многим американцам трудно понять, как молодые американские ребята могут выстроить перед собой стариков, женщин и детей и хладнокровно расстрелять их в упор. Как вы это объясните?