8/6, 68–4.30. Собор откроется для публики в пять утра. Вдова Роберта Кеннеди пришла сюда в это раннее время, чтобы хоть несколько минут побыть наедине с ним. С того момента, как врач сказал, что он мертв, она ни разу не была с ним наедине. Но и сейчас ей сказали, что ее будут снимать. Ее хотят снять одну у гроба, одну в соборе. Она не хотела, но друзья сказали — это надо, надо.
И включены юпитеры. Тени мечутся под ногами. Кто-то громким шепотом отдает команду — куда светить. Зрители все равно поймут, что она не одна. Кто-то подумает — ради рекламы…
Я смотрю на её растерянное лицо. Я видел её всегда только улыбающейся. Она была женой кандидата. А жена кандидата тоже должна постоянно улыбаться, особенно прессе.
Он обладал всем, что требовало от него положение кандидата в президенты. Он хорошо говорил, обаятельно улыбался, весело шутил, если нужно было — перебегал улицу, чтобы пожать руку старику, вышедшему приветствовать его. У него было имя старшего брата, неограниченные средства и блестящие советники Джона Кеннеди. Он был отцом десятерых детей, и, говорят, хорошим отцом. Во всяком случае, успевал уделять внимание всем десятерым. Они ждали одиннадцатого…
Он был молод — 42 года — и нравился большой части молодежи. Он был против войны во Вьетнаме, против политики Джонсона там. Он обещал, если станет президентом, принять программу помощи бедным, начать решение расовой проблемы.
И всё же многие честные и вдумчивые люди в Америке задавали себе вопрос: кто он?
Его звали легко и просто — Бобби. Но не только потому, что это — Америка. И не просто потому, что молод. Это еще и потому, что «Бобби» было удобно и для друзей и для врагов. И для тех, кто его любил, и для тех, кто его презирал. Бобби — это дружески. Но это и презрительно.
А среди тех, кто его презирал, было много и по-настоящему честных американцев. Ему не прощали активную службу в комиссии Джо Маккарти. Он был в свое время одним из самых реакционных министров юстиции. Противники войны во Вьетнаме никогда не забывали, что Роберт Кеннеди был одним из патронов «зеленых беретов».
О мёртвых — либо ничего, либо хорошо. Но Роберт Кеннеди был сложным и противоречивым человеком, жившим в обесчеловечивающем обществе, которое повинно в трагедии, разыгравшейся ночью с четвёртого на пятое июня 1968 года в отеле «Амбассадор».
8/6 68–12.45. Заканчивается месса. Я вижу ребят — сыновей и дочерей Роберта Кеннеди. Они проходят мимо гроба, и каждый дотрагивается рукой до холодного дерева махагони. А трёхлетний играет с флагом — он ещё совсем ничего не понимает. Я вижу подросшего Джона Джона Кеннеди — сына покойного президента, который на своём маленьком веку хоронит уже второго близкого ему человека. И подростка Каролину. И их мать — Жаклин Кеннеди. Она, почти не изменилась с того трагического ноября 1963 года. И вуаль на её лице вдруг заставляет очень остро вспомнить тот тяжелый месяц.
А вокруг сидит квинтэссенция из справочника «Кто есть кто в Америке». Но я бы не сказал, что это сидят хозяева Америки. Сидит только, если хотите, «исполнительная власть». Но под хозяевами я понимаю не хозяев Уолл-стрита. Я имею в виду сами принципы этого общества — стихийные и взлелеянные, — которые воспитывают этих людей. Именно эти принципы, эта высшая власть скручивают их, неумолимо подчиняют своим законам, возносят и, если нужно, уничтожают физически.
Может быть, я несправедлив к этому залу? Ведь там есть искренние друзья семьи Кеннеди, и их горе неподдельно. Да, это так. Может быть, и среди самых расчётливых людей, «ведущих дело», есть такие, что забыли на минуту обо всем, поражённые человеческим горем? Да, может быть, на мгновение. Может быть, там есть люди, которые, слушая слова архиепископа о ненависти в человеческих сердцах, думали об Америке. Что происходит с ней? Кеннеди. Кинг. Снова Кеннеди. Не много ли? Не сходит ли Америка с ума? Кто следующий? Может быть, Джон Джон Кеннеди? А ведь это только большие имена. А сколько за это время было убийств: убийств расистских, шовинистических, убийств бессмысленных — от озлобления к миру, к людям, к обществу. Разве убийство расистами-полицейскими одиннадцатилетнего негритянского мальчика Эрика Дина в Бруклине — не такое же и даже не более трагическое преступление, чем это? Просто в убийстве Кеннеди сконцентрировалось по многим причинам все отчаяние больной страны…
Разве нет людей, рассуждающих так, в этом соборе? Наверняка есть. И всё же, мне кажется, я не грешу против истины.
Там, на улице, потные, плачущие люди, со своей наивной верой в «доброго сенатора», куда как человечнее, а значит, и сильнее этой «квинтэссенции» Америки.