И запела. За-пела!
А мы сидим здесь, простите, в туалете, и, что говорить, торжествуем. Европейская знаменитость поет нам, техасским парням, арию Кармен по телефону. Утерли нос Нью-Йорку!
Деньги мы ей, конечно, перевели в тот же день.
Снова мы едем в «мерседесе» по городу. На заднем сиденье лежит не замеченная мной раньше сорокаведерная ковбойская шляпа.
Около отеля он вдруг кладет мне руку на плечо.
— О нас рассказывают сказки, — говорит с горечью. — Называют нуворишами. Поганенькие интеллигенты пишут, что мы, мол, знаем только деньги и не имеем понятия о духовных ценностях. Ведь вы читали о нас такое, правда?
Я понял наконец, почему я слышал иногда обиду в его голосе.
— Ну вот, видите. А ведь мы совсем не такие. Потому мне и захотелось принять вас, показать вам нашу жизнь, наши интересы. Сознайтесь, вы не думали встретить здесь такого человека, ведь правда?
Не дожидаясь моих слов, он кивнул головой удовлетворенно, не сомневаясь в ответе.
— А таких, как я, в нашем клубе довольно много, поверьте.
Я верю.
Пустынники
«Остановись! Купи землю! Тебе не нужно быть богатым, чтобы купить эту землю! Через десяток лет ты будешь жалеть, что не купил!»
Земля действительно была неважнецкая. Одно слово — пустыня. Настоящая, без шуток. Серая зёмля до горизонта. Голубое небо без облачка. И — солнце. Тяжёлое, бьющее жаром и злобой. Оно бьёт не только сверху, но и с боков, снизу — рикошетом от блестящих жестяных банок и бутылочных осколков, которые тянутся вдоль обеих сторон дороги, как драгоценное украшение или как две контрольно-следовые полосы — это уж как вам больше нравится. А само шоссе — белое, нескончаемое, как дорога в вечность.
Еду, высунув в окно машины руку, как собака язык. Левая щека горит — солнце надавало пощечин. С рукой — совсем плохо. Пришлось обвязать полотенцем. Конец полотенца бьёт по металлическому зелёному боку машины, развевается, как белый флаг капитуляции.
Не я один капитулирую перед солнцем. В окна высовывают даже ноги. Грязные пятки, протянутые к солнцу, — это уже последняя степень отчаяния.
Хорошо тем, кто с кондиционером. Сидят, застёгнутые на все пуговицы, в прохладе, за холодными покойницкими стеклами. Катят по пустыне в собственных автосклепах, торжественные, как привидения.
Впрочем, в этот час машин на дороге мало. Пустыню надо пересекать либо утром, либо вечером. Дёрнула же меня нелёгкая, вопреки всем инструкциям, оказаться здесь в час дня!
Ещё утром ехал я по Аризоне. Вдоль сороковой дороги, предназначенной мне свыше, самим господом госдепом. Вокруг буйствовали краски. Вдоль Аризониных горизонтов — синие холмы. Поближе — холмы сиреневые… А у самой дороги несли сторожевую службу причудливой формы красные камни, выветренные, как лица индейцев. Жухлая, жёлтая травка. Лошади без седоков, без пастухов, без ограждений. Разноцветные облака, отражавшие краски земли. То была так называемая Окрашенная пустыня. Почти что благодать земная.
Кончилась Окрашенная пустыня, и замелькали вдоль дороги нескончаемые городки, проткнутые ею, как шпагой. У каждого городка было своё название, хотя трудно было сказать, где заканчивается, например, Тракстон и начинается Крозьер, где заканчивается Крозьер и начинается Вэлэнтайн. Над всеми маленькими названиями господствовало одно — большое. Оно произносилось автомобильным радио прозой и в рифму с самыми приятными словами, оно выпевалось, оно высвечивалось, вымигивалось и даже электрическим путем вытанцовывалось на маленьких и больших рекламных щитах. Это слово было «Лас-Вегас». Он был тут, этот город развлечений, красивейших женщин, вращающихся рулеток, бешеных денег, знаменитейшего отеля «Пустыня», город крупнейших афер, фешенебельных кабаре, неожиданных банкротств и обогащений. Совсем недалеко. Стоило только свернуть направо у городка Кингмэн с дороги номер 66 на дорогу номер 93.
Так и было написано на одном плакате: «Сверните направо у Кингмэна, и вы обретете счастье».
О том, что обретение счастья находится в прямой зависимости от поворота рулевой баранки по часовой стрелке у Кингмэна, путешественника убеждали с возрастающей настойчивостью.
Вежливые вначале предложения относительно поворота становились всё более и более императивными. Вскоре на меня стали кричать, как на извозчика: «Сверни к Лас-Вегасу!», «Правь на Лас-Вегас!», «Гони к Лас-Вёгасу!», «Забирай вправо у Кингмэна!». Потом, видимо, опомнившись, вновь, сменили тон на просительный. Даже умоляющий: «Если вы и не намеревались ехать в Лас-Вегас, все равно сверните», «Поездка займет несколько часов, но разве вы не хотите узнать, что такое счастье? Сверните вправо у Кингмэна!» И вот наконец Кингмэн. В самом его центре, на скрещении дорог 66 и 93, стояла огромная стрела, указующая вправо. На стреле, усыпанной сотней больших и маленьких лампочек, светилось и гипнотизировало блистательное слово: «ЛАС-ВЕГАС» — и, конечно, ещё два слова: «Сверни направо».