Между Портом-Марией и Кингстоном курсировал один из древних сельских автобусов, у которых обычно бывают имена наподобие «Принц Альфонсо» или «Король Табби». Они бывают набиты цыплятами и козами, так же, как и людьми, и когда на перевале начинается болтанка, все в салоне хаотически катается и кувыркается.
Возле маленькой деревушки Френдшип в автобус вошла красивая женщина и села рядом со мной. Внезапное ее прикосновение вызвало во мне странное, забытое ощущение — сексуальный позыв. Моя длительная изоляция от женщин навела на меня сон наяву, в котором я представлял, что занимаюсь любовью с сидевшей рядом женщиной. Под беспорядочное раскачивание автобуса я начал мысленно раздевать ее.
Затем мы вытянулись рядом, услаждая друг друга. Автобус и его многочисленные обитатели задрожали и исчезли из глаз. Остались только мы с женщиной, ее медового цвета кожа таяла на моем теле, пока мы страстно преодолевали изгибы перевала, помня лишь о своей плоти, своем вожделении.
Когда мы уже спиралью ввинчивались в оргазм, автобус внезапно отчаянно затормозил и, не вписавшись в поворот, рухнул вниз с горы. Бамбуковые стволы колотили об обшивку машины, и нас швыряло из стороны в сторону. В лица пассажиров полетел багаж; раздались крики, вопли, стоны агонии.
Инстинктивно я сжал руку сидевшей рядом женщины. В ту же секунду автобус начал кувыркаться и в конце концов приземлился в реку. Сжатый барахтающимися телами, я беспомощно наблюдал, как поток, захлестнувший покореженный автобус, смыл ребенка.
— Надо выбираться отсюда! — крикнул я женщине, чью руку все еще сжимал.
С силой вытянув ее из переплетения тел, я вырвался наружу через уже разбитое окно, и река укрыла нас своим сумраком. В течение следующих нескольких секунд автобус скрылся под водой, и мы принялись бороться за свои жизни с беснующимся потоком.
Река Два Дракона известна своим предательским характером. Разбухший от недавних дождей, поток швырял и терзал нас до тех пор, пока неожиданно мы не врезались в какой-то твердый предмет. Это была стальная балка, прикрепленная к недостроенному мосту. Зеленая вода яростно била нас со всех сторон. Мы оба были пригвождены к стальному выступу.
И тут, к своему ужасу, я осознал, что отпустил руку женщины. Ее нигде не было видно. Вокруг меня вздымались лишь бешеные буруны. Женщина исчезла, ее смыл поток.
Мне оставалось лишь взобраться по стальному шпилю в небо, продвигаясь дюйм за дюймом и тихо ругаясь. Я знал, что преодолел предел своих возможностей, зашел за черту, в сумрачный, не поддающийся определению мир, где доступно чистое ощущение истины. Все вокруг сверкало, словно иней на солнце.
Затем я увидел сметенный взрывом Вавилон, и ноты нью-орлеанского джаза защекотали внутренний слух. Я зачарованно следил, как львиноподобное солнце с монументальной грацией заходит над Вифлеемом. Взрывающиеся пшеницей поля Иерихона, переливающаяся акварель Атлантиды, висящие над Нилом черные тучи.
Я затерялся в качающихся кедрах Ливана в поисках своего имени, в поисках любви, а дети Освенцима слушали скрипку Сеговии, рыдающую в снегах.
Потом все взвихрилось и куда-то умчалось.
Меня сотрясли рвотные спазмы. Я посмотрел на свою ладонь и увидел смятую полоску ткани, разорванную финишную ленточку. В течение нескольких безумных секунд я успел побывать всем: рыбой, ящерицей, обезьяной, человеком. Затем я услышал беспорядочные крики, увидел окружавшие меня лица. Забег окончился, я победил. Толпа приветствовала меня.
Я встал на ноги и, шатаясь, посмотрел в небо. И прежде, чем крылья закрыли от меня солнце, я увидел глаза соколихи.
Джоэл Ричардс
Слушай
Дзэн-буддизм, или даосизм, в зависимости от того, говорите ли вы с японским или китайским практиком боевых искусств, привнесли многое в систему отношений и образ мышления, которые способны изменить как философию человека, так и его телесное состояние.
Кэмерон оглядел просторный пол из твердого дерева в рекреационном центре Проектного института. Хотя он активно использовался как учеными, так и административным персоналом для игры в баскетбол и волейбол, на хорошо отполированной древесине нельзя было заметить ни царапинки — и все это без лака или защитных покрытий. Дерево темора оказалось уникальным представителем местной флоры. Производные из его коры служили сырьем для заменителя ацетилколина, являвшегося многообещающим средством для восстановления памяти и борьбы со старческим слабоумием. Исследовательская группа Кэмерона работала над синтезом этого вещества в водорастворимой форме.