Я упустил свой шанс. Хотя я хорошо сражался и причинял противнику много хлопот, матч был явно проигран. Я не мог добиться преимущества. Не мог установить схему «ты мне — я тебе». Мне это всегда удавалось. Довольно скоро Каллахан крикнул: «Ямэ!»
Я отпрыгнул на исходную позицию, поглаживая распухшую щеку, ноющие ребра и ободранный подбородок. У моего соперника из одной ноздри немного сочилась кровь, в остальном он казался невредимым.
Сенсей развел нас. Программа додзё вывела нас из игры. Появившись двумя секундами позже в обновленном фантоме на боковой линии, я понял по реакции товарищей, что моим противником был Марк Иванофф, боец, которого я едва знал. Это был ничем не примечательный студент, выступавший на соревнованиях по уровню С — хороший каратист, но не из тех, с кем у меня прежде бывали проблемы.
Я не «проиграл». Этот термин не применяется в свободном стиле. Не могу сказать, чтобы я очень расстраивался из-за того, что Иванофф так хорошо выступил: он это действительно заслужил. И все же я еще никогда не уходил с матча таким опустошенным.
Я повернулся к Каллахану. Сенсей встретил мой взгляд с безразличным выражением, которое могло означать что угодно, и тут же вызвал следующую пару. Обычная рутина занятий.
Я сделал вид, что мне все равно, равнодушно дождавшись конца последнего спарринга, когда все выстроились, поклонились сенсею и друг другу. По своей привычке Каллахан отключился сразу же после церемонии закрытия. Я последовал его примеру, как только позволили приличия.
Моя реальная спальня приветствовала меня желто-зелеными огоньками ВР-пульта и застоялым запахом одеколона, которым я побрызгался утром. Я остался в кресле, не отсоединив нейронный выключатель и ремешки, и стал смотреть в крохотное окошко, которое почти позволяло разглядеть столицу штата.
«Почти» стало моим ключевым словом. Я почти мог нормально работать. Почти мог обходиться без помощи людей, лишь привлекая их взгляды к своим пустым штанинам.
И вот теперь, в том единственном месте, где я казался таким же полноценным, как остальные, мои акции резко упали.
— Я не могу тебе помочь, — сказал доктор Левин. — Твое состояние не имеет ничего общего с фантомом или интерфейсом. Рефлексы коренятся в головном и спинном мозге.
Я ожидал чего-то подобного, но хотел услышать эти слова от специалиста по виртуальной реальности. К этому времени я готов был ухватиться за любую соломинку. С того вечера ничего не изменилось. Каждый раз во время спарринга я уходил в тень.
Не то чтобы я боялся выходить на ковер. Вся моя храбрость осталась при мне. Проблема коренилась ниже уровня сознательных манипуляций. Доктор Левин обескураживающе подтвердил, что мои нейроны помнят побои, нанесенные Монго. И это психическое наследие нельзя было сбросить, подобно избитому суррогату.
— Мы можем устранить усталость, боль или увечье суррогата, поскольку весь этот опыт является частью симуляции. Программа автоматически стирает их каждый раз, как ты отключаешься. — Глаза доктора Левина за толстыми очками излучали кипучую энергию. Этот человек относился к тому типу оголтелых, твердокаменных технарей, которые, оседлав любимого конька, могли не слезать с него часами. — Разумеется, фантом имеет способности к обучению. Твой пульт выполняет текущий анализ информации для закрепления успеха. Таким образом, ты развиваешь выносливость, координацию движений и силу. Если бы этот твой рефлекс был изъяном, записанным в эвристической цепи, я, возможно, сумел бы его отыскать и стереть. На худой конец, мы могли бы вернуться к той конфигурации фантома, которая существовала накануне нападения. В этом случае ты потерял бы некоторые приобретенные навыки, но сохранил бы все, что приобрел до тех пор.
Он вздохнул:
— Я работаю в области, где, казалось бы, нет ничего невозможного. Это химера, мой мальчик. Мы можем ввести любые данные в существующую нервную систему, можем обмануть мозг, создав второй набор соматических связей для управления фантомом — поскольку симулированное тело является близким аналогом реального, но мы не можем воссоздать саму нервную систему. Если бы мы могли это делать, ты не был бы привязан к этой каталке и ВР-пульту. Мы сделали бы из тебя киборга с ногами лучше тех, с которыми ты родился.
Технические подробности явно завораживали Левина. Потерявшись в своих рассуждениях, он уже не понимал, что это означает в нормальных человеческих терминах, что это значит для меня. Эта моя незначительная реакция на происшедшее, подобная легкому непроизвольному тику, изменила всю мою жизнь.