Сержант одного из отделов департамента полиции, который долгое время являлся «человеком с чемоданом» для своего отдела, поразил даже гангстеров тем, что потребовал для себя бесплатного обслуживания в нелегальном доме терпимости. Журнал не сообщает, выполнили ли гангстеры это требование сержанта, но хозяева чикагской полиции повысили его в должности — перевели в главный штаб департамента.
Один из детективов находится на постоянной службе у одного из крупнейших чикагских гангстеров, Феликса Алдерисио. Задача детектива — прослушивание и запись всех телефонных разговоров в полиции, которые могут представлять интерес для «Коза Ностры».
Другой детектив в свободное от работы время служит шофером и телохранителем у, крупного чикагско-, го гангстера Анджело Волпе.
И так далее, и так далее…
Я выбрал только несколько примеров, приведенных в журнале «Лайф».
Таков «закон и порядок», которые защищала чикагская полиция — «самая лучшая полиция в мире», по выражению мэра Дэйли. Защищала, строго придерживаясь принципов этого порядка.
Так что ж удивительного, что копы не реагировали на вопль того офицера: «Отставить! Ради Христа, прекратите это…»
Нет, это был не «полицейский мятеж»! Полиция добросовестно и дисциплинированно выполняла волю своих хозяев, защищая их порядок.
И журнал «Лайф», публикуя разоблачительные материалы о чикагской полиции, тоже защищает тот же самый порядок. Только делает это не так грубо, как чикагские полицейские.
Четыре дня в Чикаго стали символом позора всей американской демократии. «Лайф» пытается «локализовать» этот позор, хочет доказать, что такое могло случиться лишь в Чикаго, где полиция — так уж, представьте себе, случилось! — охраняет интересы гангстеров.
Житие Дона Витоне Великого
— Можете называть это глупейшим любопытством, но я хочу знать, как выглядит такой человек!
Это говорит женщина, стоящая на улице. В дом её не пускают. Как, впрочем, не пускают никого, кроме людей, лично известных здоровенному детине, который стоит в дверях и с чужими изъясняется замысловато.
— Я вас знаю? — спрашивает он любопытного пришельца, дыша ему в лицо свежестью жевательной резинки «Пеперминт».
— Н-нет, — робеет тот, потому что детина почти двухметрового роста.
— А нужно мне вас знать?
После этого многозначительного вопроса каждый, кто дорожит своей безопасностью или целостью своего фотоаппарата, конечно, отходит. Поэтому любопытные — их довольно много — стоят поодаль.
— Из его дома в ясный день виден Нью-Йорк. Уж вы мне поверьте!
— А он в маске?
— Зачем ему сейчас маска?
— Ну мало ли…
Кроме любопытных по характеру, вокруг дома много и профессионально любопытных. Это журналисты и те пружинистые джентльмены в плащах однообразного покроя, что сидят в машинах, расставленных вокруг этого дома так, что ни одно окно, ни одна дверь не остаются без надзора. Они с фотоаппаратами (телеобъектив — 1000 мм), кинокамерами, полевыми биноклями. Снимают каждого, кто входит в дом, выходит из него, и даже зевак, что судачат на тротуаре напротив.
— Бросьте вы насчёт дома. У него скромнейший дом во всем городке. Помазанный белилами. И сам он очень скромный.
— Идет он, бывало, себе по Хайлэнд-авеню, улыбается так приветливо. Свернёт на Первую авеню, остановится у аптеки, шляпу снимет, поздоровается, поговорит с людьми. Голос мягкий, тихий. Потом — на Ист-Маунт-авеню, мимо пожарной охраны — в парикмахерскую. Раз в неделю — уж обязательно.
— Ничего особенного. Самая обыкновенная стрижка. Я всегда знал, как стричь. А сам возьмёт журнальчик или газету. Читает. Потом поговорим насчёт международных дел или ещё о чём-нибудь. Но больше всего про своих детей и внуков. Очень обходительный человек.
— И одет всегда скромно. Аккуратно.
— А говорят, у него тридцать миллионов.
— Деньги для него были — тьфу. Ездил на старом фордике. Никто из нас ничего и не знал о нём.
— Между прочим, сам себе готовил.
— Ну это от подозрительности.
— Вот что я вам скажу. Когда у меня умер отец, Джэкоб Лемберг, никто не прислал даже открытки. А он — письмо. С сочувствием.
— Муж убьёт, если узнает, что я была здесь.
— Нет, вы как хотите, но на такого человека стоило бы посмотреть! Как одет, как выглядит, кто там возле него сейчас?
Человек же, к которому было привлечено столько внимания, спокойно лежал в отделанном бронзой гробу дерева махагони. Одет он был, как полагается всякому приличному покойнику. Темно-серый костюм. Шелковый галстук. Из кармашка франтовато торчал уголок хорошо отглаженного платочка. Лицо тоже ничем не примечательно. Нормальное свежевыбритое лицо покойника. Нос острый, волосы седые. Старик. Вокруг — только ближайшие родственники. Жена Анна, сын Филипп, дочь Нэнси.