Вчера Савелова с трепетом возвращалась домой. Нивельзин оставил ей в магазине записку, наскоро написанную карандашом: «Он подозревал. Но опасность совершенно миновала. Благодарите Волгину». Магазинщица также успокаивала ее. Но она все-таки боялась. Напрасно. Перчатка Волгиной имела полный успех. Савелов был уже дома, когда жена, сделавши несколько визитов, чтобы дать себе время сколько-нибудь оправиться от волнения, вернулась. Муж, против обыкновения, встретил ее: он дожидался! — Это снова испугало ее. Он очень ласково обнял ее и, как ей показалось, не заметил ее смущения. Она ободрилась и успела подавить свое замешательство. Но все она еще не знала, как понимать его ласковость и веселость. Не притворяется ли он, чтобы лучше можно было продолжать следить? — Но ушедши в свою комнату раздеться, она увидела на столике у трюмо новую коробочку. Это был дорогой браслет; слишком дорогой по доходам ее мужа. Такого дорогого подарка он не мог бы сделать для притворства: видно было, что в самом деле он был в восторге, забыл расчет от радости. Теперь она перестала сомневаться. Но как ей тяжело было идти благодарить за подарок! — За подарок, который сделан обманщице обманутым мужем!..
Она с неподдельным чувством говорила о том, как мучительно было для нее лицемерить перед мужем. Она получила награду за верность! — Муж был в этой новой сцене совершенно доверчив; ему было даже как будто бы совестно за себя перед женою. Если б она захотела, она могла вырвать у него признание, что он подозревал ее, — он стал бы просить прощения! — Но ей и без того было слишком тяжело: она получила награду за верность!
Пусть он перестал подозревать, но надолго ли? — стала говорить Волгина. — Такие опасные отношения не могут продолжаться.
При первых словах ее об этом Савелова заплакала.
Чего вы требуете от меня? — Чтобы я разлюбила Нивельзина? Чтобы я перестала видеть его? — Я не могу.
Волгина была проникнута сожалением о бедной женщине; но эти слова очень дурно подействовали на нее. С чего она вздумала, что от нее требуют бросить Нивельзина? — Волгина должна была сделать усилие над собою, чтоб не отвечать резко. Но не могла принудить себя говорить с прежнею нежностью. Она не могла притворяться; все, что она могла, было только сдерживать себя.
— Я не говорила, чтоб вы бросили Нивельзина, — сказала она. — Я сказала только, что это не может продолжаться так; и вы сами должна понимать: не может. Ваше положение слишком опасно и тяжело. Как вы думаете выйти из него?
Савелова не заметила перемены в ней. Плакала, плакала, и опять бросилась на шею к ней. — Волгина подавила свою досаду.
— Я слышала, что Нивельзин очень хороший человек; правда это? Я слышала также, что он перестал быть ветреником, и я расположена думать, что он серьезно любит вас, — так и вам кажется? Или я ошибаюсь?
Савелова стала с энтузиазмом говорить о Нивельзине.
— Верю всему, что вы говорите о нем и об искренности его любви к вам. Но я жду, на что же вы решитесь.
Савелова плакала. — Помогите мне!
— Вы видели, я и без вашей просьбы помогала вам.
— Посоветуйте мне; что мне делать.
— Послушайте, в таких важных делах нельзя поступать по чужому совету. Решайтесь сами так или иначе.
Савелова плакала. Я не знаю, на что мне решиться… Давно он убеждает меня бросить мужа… Помогите мне, посоветуйте!..
— Ах, вот что! — сказала Волгина с досадою, но опять подавила ее. — Он убеждал вас. Почему же вы не решались? — Вы не были уверены в том, что его любовь прочна?
— Нет, нет!.. Я знаю, он любит меня!.. — Она продолжала плакать. — Помогите мне, посоветуйте, что мне делать…
Советовать вам я не могу. Вы не ребенок. Помочь? — Извольте. Вы понимаете, что это не может продолжаться так. Если вы не решаетесь бросить мужа, я пошлю моего мужа вытребовать от Нивельзина, чтобы он не видел вас больше. Вы говорите, Нивельзин благородный человек и искренне любит вас, — и я думаю, что это правда; не сомневайтесь же, он поймет необходимость повиноваться…
Савелова слушала, как убитая. Встрепенулась и с энтузиазмом воскликнула: — Я решаюсь бросить мужа.
Я очень рада, если так, — сказала Волгина. — Я начинала терять терпение с вами. — Она стала ободрять Савелову и сделалась опять ласковою; ободряла, хвалила. — Савелова экзальтировалась и была совершенно счастлива своею решимостью.
— Ну, что, голубочка? — спросил Волгин, обертываясь от письменного стола к жене, которая, проводивши Савелову, шла к нему. — Знаешь, она мне понравилась: в сущности, хорошая женщина. Хочет бросить мужа?