Умно ли мое решение взять на содержание такую избалованную девушку? Не в том дело, очень ли умно это; дело в том, что невозможно сделать ничего более умного. Пять лет назад следовало б отдать Настю в честное семейство, где была бы образованная женщина. Теперь нечего и думать об этом. Где найти порядочную женщину, которая согласилась бы взять к себе такую наглую бесстыдницу? И если бы нашлась такая женщина, Настя убежала б от нее. Какое честное семейство потерпело бы, чтобы Настя вела торг с прохожими, высунувшись в окно и болтая в воздухе заголяющимися ногами? А Настя не может вдруг отстать от подобных привычек. Поневоле приходится мне взять ее на содержание. Нет иной возможности перевоспитать ее. Хорошо, что я вперед готов находить, что чуть я отвернусь, она бесстыдничает с кем попало. Но это пройдет; и вероятно, я довольно скоро привяжусь к ней. Тогда не будет скучна трудная обязанность. И как бы то ни было, решение принято, — больше, нежели наполовину, высказано Зинаиде Никаноровне. Жалеть поздно, когда уже не годится отступаться. Надобно только воспользоваться этим уроком, чтобы вперед быть рассудительнее. А может быть, мы с Настею и полюбим друг друга. Почему ж бы мне не полюбить ее? Она очень красива. Когда отвыкнет от бесстыдства, будет мила. Год, полтора и нам будет видно, идти ли нам повенчаться, или разойтись.
Раздумывая так на дороге, я скоро задремал, благодаря экипажу, тихо покачивавшемуся, как люлька, а главное, тому, что Настя, сама измучившись ребяческим повесничеством, расположила и мою фантазию к полному спокойствию на несколько часов. Если б эта бесстыдница была бы менее резва, можно бы подумать, что она уже очень сладострастна. — Безмятежный сон добродетельного труженика прервался только тогда, как экипаж остановился у нашего крыльца.
Виктор Львович ждал меня, расхаживая по первому залу. Мы пошли в его кабинет. — «Что скажете, Владимир Алексеич?» — спросил он с очевидным беспокойством. Какая боязливость! Чем могла быть страшна ему Зинаида Никаноровна? — Я и прежде не хотел пускаться в лишние подробности. Теперь видел, что и о том, что нужно ему знать, надобно будет поговорить когда-нибудь после, когда он будет поспокойнее. — «Что скажете, Владимир Алексеич? Как объясняет себе Дедюхина мой разрыв с нею?»
— Она понимает вещи очень правильно. Убеждена, что вы останетесь тверд, что она ничего не выиграет никакими хлопотами или интригами. Она решилась молча быть великодушною страдалицею.
Он помолчал. — Зачем же она приглашала вас?
— Чтобы предложить мне взятку. — взятка не годилась для меня; тогда она предложила мне подарок более милый: Настю. — вы знаете? Этим подарком я остался очень доволен. После того Зинаида Никаноровна могла положиться на искренность моих советов, и вот, как я говорил вам, мы решили, что ей надобно быть молчаливою сттрадалицею. Мы теперь величайшие друзья. Завтра я поеду после обеда за Настею. — поедем с нею в Симбирск, надолго ли, не умею сказать вам; вероятно, вернемся раньше недели.
— Настя красивая девушка. Но что же нового узнали вы от нее или Дедюхиной?
— От Насти то, что она будет очень любить меня, если я буду дарить ей фрукты в сахаре. От Зинаиды Никаноровны я услышал вещи более занимательные, например о благородстве губернского предводителя, о Енотаевке, которую она принесла в жертву своей любви к вам. — вообще очень много любопытного мне, как новость, но не составляющего новости для вас. Оставим это до другого времени; теперь мне хочется спать. Спокойной ночи.
Он хотел что-то сказать, но молчал; вероятно, хотелось, чтобы я еще раз и поподробнее уверил его, что ему нечего бояться. — и вероятно, он сам понимал, что смешно и совестно обнаруживать беспокойство повторением вопросов, на которые уже дан ответ. — «Только еще половина первого. — сказал он. — Еще рано спать, сыграем в шахматы».
— Еще не поздно, это правда. Но я устал. Я спал всю дорогу. Спокойной ночи. — Он не стал удерживать.
Иван Антоныч сказал мне на мой вопрос о Мери, что ее нет дома: Виктор Львович хотел дожидаться меня, поэтому не мог ехать к Власовым за Надеждою Викторовною. Пришлось ехать ему, Ивану Антонычу; Мери попросила дядю, чтоб он взял и ее с собою, прокатиться. Власовы не пустили Надежду Викторовну, оставили ночевать и Мери. Милая моя Мери! — Ей было грустно, она искала развлечься чем-нибудь, хоть поездкою с дядею.