— Прошу вас, дослушайте же. — Отдайте ему эту перчатку, — Волгина сняла перчатку с правой руки, — и пусть он любуется на нее, идя отсюда. Я выйду через минуту и тоже пойду мимо кареты, — конечно, тот господин в карете будет ждать даму Нивельзина, — я уроню зонтик, буду поправлять шляпку, — словом, тот господин увидит, что у меня одна рука в перчатке, другая без перчатки, — он увидит, что Нивельзин любовался на мою перчатку. — Да берите же, несите ему, — берите же.
Хитрое, дурное лицо магазинщицы сделалось честным.
— Нет, я не возьму вашу перчатку. Я не могу допустить, чтобы вы так ужасно компрометировали себя. Он уйдет, этого будет довольно.
— Нет, этого не будет довольно. Карета стала бы ждать и дождалась бы. Вы сами говорите, что господин, который сидит в карете, умеет мстить; той, которую он подозревает, он может мстить сильнее, нежели вам. Она погибла, если войдет сюда прежде, нежели он убедится, что подозревал напрасно, что Нивельзин был здесь для меня. — Самого Нивельзина я не хочу видеть; но ей я оставлю мой адрес, и мы подумаем, что ей делать.
— Вы незнакома с madame Saveloff? И так ужасно компрометируете себя для нее?
— Идете вы или нет?
— Вы незнакома с madam Saveloff?
Незнакома или дружна, как вам угодно, только идите же.
— Но если вы незнакома с нею, почему ж вы знаете, что ее еще нет здесь?
— Как вы сердите меня! — нетерпеливо сказала Волгина. — Кто ж не знает, что мужчина приходит на свидание первый, пока женщина еще не надоела ему? — Почему я знаю, что она еще не надоела ему? — Можете полюбопытствовать после. А теперь идите.
— Вы незнакома с нею, — незнакома или во вражде с ним, потому что не хотите видеть его, — и между тем так ужасно компрометируете себя для нее!
— Кажется, вы уже начинаете подозревать, нет ли у меня злого умысла? — Это лишнее. Идете вы или нет? — Я сумею обойтись и без вас. — Брови Волгиной сдвинулись. — Идете вы или нет?
— Иду, иду, — проговорила модистка, торопливо вставая.
— Берите же перчатку, — забыли.
Модистка побежала и через минуту вернулась:
— Он умоляет вас сказать ваше имя, — он хочет знать, кто та, которой он обязан так…
— Умолять не было надобности, услышал бы от той дамы. Мое имя Волгина. Да пусть же он уходит поскорее.
Модистка убежала и возвратилась, запыхавшись:
— Он не знает вас. Но знает вашего супруга… Я не могу найти довольно слов, чтобы достаточно выразить вам свою благодарность. Вы спасли репутацию моего магазина, — я так дорожу ею! — Поверьте, это был совершенно исключительный случай, что я согласилась на просьбу madame Saveloff. Я так привязана к этой милой, милой молодой даме, что у меня недостало бы сил отказать ей ни в чем. Только поэтому, только для нее нарушила я свое неизменное правило с негодованием отвергать подобные просьбы…
Волгина засмеялась. — Все это прекрасно. Но я сделаю вам маленький выговор. С какой стати заговорили вы о madame Saveloff? — Я не говорила ни о какой madame; я говорила только о monsieur Nivelsine.
— Я согласна, это была ошибка с моей стороны. Но в сущности тут не было нескромности. Понятно, вы должны были знать, кто она: вы видели, кто следит за monsieur Nivelsine.
— Я могла видеть, что за ним следит кто-то, и не знать, кто. Но, я думаю, Нивельзин уже довольно далеко, и я могу идти.
Слушая рассказ жены о развязке этого маленького приключения, Волгин погружался в размышления, потому что был человек искусный в размышлениях.
— Ну, хорошо, голубочка; только ты скажи мне: по-русски говорила ты с этою магазинщицею или, я думаю, по-французски?
— По-французски, мой друг. Думала, совсем забыла, — нет, еще могу говорить, хоть не очень хорошо.
— Нет, голубочка, я вот о чем: как же она говорила тебе? «Вы» — по твоим словам выходит, — «вы»…
— Да, vous, — что же такое? — Vous.
— Гм! — То-то же и есть!
— Что же такого особенного тут?
— Нет, я так, голубочка, ничего. — Он размыслил, что в разговорах с незнакомою дамою по-французски обращаются к ней не словом «vous», а словом «madame». Но если б он высказал свое соображение, что вот и магазинщица принимала ее за очень молоденькую девушку, — потому-то и спорила против нее, — то жена с досадою сказала бы: «И охота тебе говорить мне такой вздор!» — Потому он умолчал свое размышление о vous и madame, а обратился к другому размышлению.
— Но вот что, голубочка. Ты сказала ей: «Эта дама еще не здесь, потому что мужчина приходит на свидание первый, пока женщина не надоела ему»; согласен, так. Но почему ж ты могла знать, что Савелова еще не надоела ему? — А впрочем, это удивительно, как я глуп! — воскликнул он, не переводя духа и в величайшем восторге от своего удивительного открытия. — Само собою, это было видно из того, как он шел на свиданье! — Не то, чтобы заглядываться на женщин, которые встречались, — он под ногами у себя земли не слышал. Да, он сильно влюблен в нее. Это видно. Уверяю тебя, голубочка.