— Сено поразбросали, поздно встаете...
— Что поздно, это верно, — взглянул на солнце Клеменц, — а про сено вы напрасно.
— А если б дождь? За это вас и отругать не грех.
— Ругайте, дядька, ругайте, — весело подхватил Сергей, — только скажите: нет ли в вашем селе какой-нибудь работы? Потому что мы, грешным делом, уже целую неделю без дела слоняемся. Не подскажете чего-нибудь?
Дядька пососал короткую глиняную трубку-носогрейку, прищуренным взглядом окинул работников и, видимо оставшись удовлетворенным, скупо усмехнулся.
— И что же вы умеете?
— Все, — в том же тоне продолжал Сергей. — А лучше всего — есть и спать.
Дядька и вовсе рассмеялся. Видимо, ему свойственно было чувство юмора, любил побалагурить.
— Привел однажды цыган своего сыночка внаймы и говорит хозяину: «Вы работать его не очень-то заставляйте, а если к обеду запоздает, то и побить можете».
Все рассмеялись, Дмитрий закурил, свернув козью ножку из дядькиного самосада.
— Вы, наверное, еще и не завтракали? — посочувствовал крестьянин.
— Что нет, то нет, — вздохнул Кравчинский. — Но не в этом беда. Хуже, что нечем завтракать.
— Поможете наложить воз — гляди, и завтрак найдется, — сказал дядька.
— Да мы с радостью, — в один голос ответили путники. — Хотя поначалу, конечно, надлежало бы позавтракать, а потом уже работать, но мы не гордые.
...К обеду дотянулись до села. Хозяйство крестьянина — звали его Устином, Устином Хрущем — на пригорке, который, облепленный хатками, хлевами да сараями, широченной шапкой возвышался в центре села. Не бедняк Хрущ, но и не богач. И что больше всего обрадовало Сергея и Дмитрия — это недостроенная хата, зиявшая пустыми проемами окон и дверей, выпиравшая голой крышей. Они чувствовали, что дядька не случайно пригласил их, по дороге все уточнял, умеют ли они плотничать и вообще не из мастеровых ли. Надежды оказались не напрасными. За обедом Устин Хрущ сказал:
— Видели, хлопцы, непокрытую хату? Так вот, покроете — будем сватами, а нет — обедайте, могу чего-нибудь и на дорогу дать — и с богом.
Нанимавшиеся переглянулись.
— Надо посмотреть.
— Пойдите посмотрите. За работу спрошу, люблю, чтобы аккуратно.
Пообедав, пошли на огород, где стояла новая хата, долго осматривали ее, прикидывали.
— Правду говоря, страшновато, — сказал Сергей. — Никогда не приходилось крыть, да еще дранкой.
— Научишься. Я немного смыслю в этом деле, — успокоил его Клеменц. — Запросим с него не очень много, согласится. И доволен будет. А человек он, видно, хороший, сговорчивый. Лучшего не найдем.
На том и порешили.
— Вот вам инструмент, вот материал, с утра и начинайте, — сказал Хрущ.
Пока примеривались, было как-то боязно, вроде неловко, а как приступили к работе, откуда взялись сообразительность и уменье. Правда, если бы не Дмитрий, Сергею не справиться бы с этой мудреностью. Вроде ничего сложного, а возьмешь дранку, вертишь ее, не знаешь, какой стороной положить, как подогнать и прибить, чтобы не лопнула, не раскололась. Дмитрий же будто всю жизнь только это и делал. Золотые руки! Даже хозяин — на что уж придирчив — и тот похваливает. Придет, посмотрит — и языком прищелкнет. Ничего, мол, не скажешь, работа на совесть.
Сергей стоял на выстеленном глиной чердаке, высунувшись сквозь густо набитые слеги, — любовался побратимом.
— Из тебя, Дмитрий, хороший вышел бы мастер.
— Почему вышел бы? Может, я уже мастер?
— Не-ет, умение еще не искусство. Для мастера многое требуется. Нужна большая любовь... к людям, их обычаям... А мы с тобой ремесленники... Жить бы нам где-нибудь в селе. Строили бы хаты — высокие, с широкими окнами, резными крылечками.
— Подавай живее дранку, — не поддержал его мечтаний Клеменц. — Да и сам подключайся к укладке.
— Это на меня, видишь ли, высота действует, — продолжал свое Сергей, глядя задумчиво на старые, замшелые крыши, на осеннюю позолоту садов, за которыми начинались и тянулись вдаль, в безграничные просторы, поля. — Как чудесен мир! Сколько красок, голосов, какое небо!.. Слышишь, жаворонок... Поздний какой-то... У нас в Таврических степях их тысячи. От них весной, бывает, небо звенит.
Клеменц отложил молоток, закурил.
— А я любил блуждать по берегам Волги! Дом наш стоял неподалеку, и мы, мальчишки, целыми днями пропадали на реке. Вот где птицы! Весною или осенью, когда перелет, тучами вьются над плесами и камышами. А крику, писку!.. Будто в каком неземном царстве. — Он немного задумывается, смолкает, в глазах его светится легкая грусть. — Люблю осень. Такую, как вот сейчас. — Обводит взглядом окрестности. — С бабьим летом, листопадом и с ветерком... Чудесно! Идешь, а листья под ногами шу-шу... И падают тебе на плечи, на голову... А небо чистое-пречистое, совсем прозрачное...