Вопрос прозвучал неожиданно. В нем не чувствовалось ни провокации, ни сугубо служебного, официального тона.
— Конечно, правда.
— Не мели глупостей, — прервал Сергея приятель.
— Почему же? Если считают нас такими... Только как это понимать? — Сергей даже остановился, повернулся к конвойным. — Разговаривать с нами не велено, а вы...
— Идем, идем, — вмешался его товарищ. — Из этих шуток добра не будет.
Миновали лесок, и за густой порослью елок, орешника и осинника показалось село, лежавшее в разлогой балке.
— Вот здесь, кажись, и заночуем, — проговорил сразу оживившийся сотский.
Село тянулось вдоль долины, серело потрескавшимися от времени тесовыми кровлями.
Кое-где над хатами из труб вились дымки и таяли в холодной осенней синеве. Возле крайних дворов было безлюдно, пусто, за изгородью отлеживалась скотина, лениво побрехивали на путников собаки, зато дальше по улице — очевидно, в центре — толпился люд. Похоже, там было гулянье.
— Какой, кстати, сегодня день? — спросил Сергея товарищ.
— Не воскресенье ли? — ответил тот, отсчитывая в уме дни. — Так и есть — воскресенье.
Их, конвоиров и арестантов, праздничная толпа уже заметила, притихла и с любопытством поджидала.
— Присядьте-ка вон там, — указал сотский на лежавшие у плетня бревна, и задержанные свернули в сторонку, утомленно сели на старые, покрывшиеся мхом колоды, с удовольствием вытягивали гудевшие от усталости ноги, распрямляли плечи, пристально смотрели на крестьян. Те быстро оживились, окружили конвоиров, расспрашивали их о чем-то, в чем-то убеждали. Конвоиры отнекивались, жестикулировали, громко говорили с обступившими их людьми до тех пор, пока из ворот не вышел плотный, по-праздничному одетый человек.
— Что тут за оказия? Кто такие? Откуда и куда? — нарочито громко обратился он к неизвестным. Крестьянин явно был подвыпивший, а точнее сказать — пьян, как, впрочем, и все остальные. Он часто переступал с ноги на ногу, лицо его было не в меру красным, почти бурякового цвета, и слушал он сотского не очень внимательно, только так, для порядка.
— Видимо, староста.
— Возможно, — перебросились словами арестованные.
— Вот здесь бы нам, Митя, поработать. Хотя бы с недельку.
— Да. А ты все же будь поосторожнее, Сергей. Разве можно так с конвоирами?
— Да ну их к черту, — махнул рукой Сергей. — Думаешь, старшине доложат? Послушают, пораскинут мозгами, а доложить побоятся.
— Однако не следует рисковать. И так неизвестно, избавимся ли мы от этой беды. Дело, видишь, принимает серьезный поворот. Иначе не препроводили бы нас к становому, не вели бы в такую даль.
Спор в толпе тем временем поутих, староста уже похлопывал конвоиров по плечам, на какое-то время те даже затерялись среди мужиков, но вот снова показались, направились к арестантам.
— Вот что, — сказал сотский, — здесь будем ночевать. Вас определят в сарай, там есть сено, выспитесь к утру. Да смотрите мне! — решил пригрозить на всякий случай.
— Бедняги. Такие молодые. За что же их? — спрашивали крестьяне.
— Это не наше дело, за что, — вмешался староста. — Разберутся. Наше дело — накормить, ночлег дать, а там — с богом.
Путников ввели в просторный, поросший густым, поблекшим от ранних заморозков спорышом двор, в глубине которого виднелся сарай.
— Входите в дом, — распоряжался староста. — Сегодня у нас престольный праздник святой Параскевы, не грех и выпить. — Он казался щедрым, гостеприимным, этот столп местной власти. Его словам не перечили.
Конвоиров и задержанных посадили за стол, пододвинули к ним еду, наполнили крепкой брагой большую глиняную чашку и поставили перед старостой.
— Ну, — сказал староста, поднимая обеими руками чашку, — перед всевышним все мы равны, все одинаковые, так что... с богом! — Отпив немного, он передал ее соседу, а сам взял ломоть ржаного хлеба, с наслаждением понюхал и потянулся к яствам.
Выпили и подорожные. За столом стало оживленно, глиняная посудина то и дело наполнялась хмельным напитком, ходила по кругу. Когда она пошла в очередной раз, сотский наклонился к старосте и заплетающимся языком сказал, кивая на арестованных:
— Может, им хватит?
— А это уж как они захотят, — стоял на своем староста. — Если они честные люди, то почему же с ними не выпить? А если тово... То тюрьмы им не миновать. А пока что пусть погуляют. Правду я говорю, а? — Он обвел посоловелым взглядом присутствующих. — Так-то. Пейте, ребята, да ума не пропивайте. Конь о четырех ногах и тот спотыкается. А вы... тово... всякое случается.
«Ребята» прикладывались к чашке с брагой, с аппетитом настоящих пильщиков налегали на разные яства, громко нахваливали хозяев да благодарили за угощение, изредка пристально поглядывая на своих заметно хмелевших конвоиров.