Риджентс-парк род, 122. Дверь на втором этаже действительно оказалась незапертой, не надо было ни звонить, ни стучать, — Степняк привычно раскрыл ее и, чуть придерживая, остановился.
— Прошу, — обратился к своим спутникам, — входите.
В глубине квартиры слышались голоса.
Гости прошли просторным коридором, где никто их не встретил, и очутились перед широкой полураскрытой дверью, служившей входом в гостиную.
— О, какие гости! — воскликнула Элеонора, первой увидевшая Степняка и его спутников. — Генерал, — громко сказала на ухо Энгельсу — вы ни за что не догадаетесь, кто к вам пожаловал.
Энгельс встал, пошел навстречу. Глаза его чуть заметно сузились от напряжения, в уголках губ таилась легкая улыбка.
— Рад видеть вас, господа. — Подал каждому из вошедших руку. — Давно приехали?
— В прошлый понедельник, — ответил Плеханов.
— И до сих пор не нашли времени навестить старика? — серьезным тоном спросил Энгельс. — Это вы, Сергей, — обратился к Степняку, — я знаю, это вы не пускали их ко мне.
Сергей Михайлович развел руками, ответил:
— Нельзя же так, с ходу. Каждый гость требует внимания, времени, а вы постоянно заняты...
— Запомните, — прервал его Энгельс, — для вас и ваших друзей время у меня всегда найдется.
В гостиной сидели Бернштейн, с которым Плеханов и Аксельрод познакомились на конгрессе в Париже, Эдуард Эвелинг, профессор химии Шорлеммер.
— Тусси, — сказал Энгельс, — приглашайте гостей к столу. — И, взяв под руку Плеханова, направился в столовую.
Из соседней комнаты появилась Ленхен, поставила перед каждым тарелку и кувшин, положила мясо и салат.
Разговор шел непринужденно. Плеханов и Аксельрод, ощущавшие вначале некоторое волнение, словно растворились в этом обществе друзей, которое казалось простым и привычным.
— Как поживает Вера Ивановна? — спросила Элеонора. — Напрасно вы не взяли ее с собой.
— Вера Ивановна передает вам низкий поклон, — сказал Аксельрод. — Она осталась у нас за хозяйку.
— Передайте Засулич мое искреннее восхищение ее талантом, — добавил Энгельс.
— Передадим непременно и вскоре доставим ее сюда, — пообещал Плеханов. — Очень уж она хочет повидать вас всех.
— Вы, вероятно, взвалили там на нее всю черновую работу, — добавила Элеонора. — Вот вернетесь домой и сразу же отправляйте ее к нам. Иначе грех большой на душу возьмете, эксплуатируя женщину.
— Отправим, отправим, — уверял, улыбаясь, Плеханов. — Вера Ивановна не из таких, чтобы позволять себя эксплуатировать.
— Вы уже осмотрели Лондон? — поинтересовался Бернштейн.
— Сергей Михайлович водил нас всюду, — ответил Аксельрод. — Не знаю, чего это ему стоило, что было у него на душе, когда тратил на нас время, но побывали мы, кажется, везде.
— Далеко не везде, — равнодушно промолвил Степняк. — А стоило мне это, Павел, всего-навсего нескольких дней надоедливой работы.
— Сергей Михайлович всегда чем-то недоволен, — вмешалась в разговор Элеонора. — Он у вас и раньше был таким?
— Точнехонько! — с готовностью ответил Плеханов.
— Не верьте ему, Тусси, — все тем же тоном продолжал Степняк. — Жорж всегда рад поводу кольнуть меня.
— Страшно интересно! И это ему удается? И бывает очень больно?
— Как когда. Бывает, что и ему перепадает.
— О-о, грозные соперники! Предлагаю тост за русских друзей! — Элеонора прекрасно играла роль беззаботной, веселой говоруньи, которую, казалось, только и интересовали пикантные истории.
Вообще атмосфера, господствовавшая нынче среди собравшихся, почти ничем не отражала их подлинных интересов, не отражала и занятий этих людей. Непосвященному в жизнь и деятельность присутствовавших могло показаться, что собрались обеспеченные и довольные собой, беспечные люди, которых если что-либо и может интересовать, то лишь будничные разговоры о событиях в большом и таком неустроенном мире. Плеханов и Аксельрод поддерживали общий тон разговора, предвидя, разумеется, более серьезные темы в беседах. Для них это было даже лучше, удобнее — войти в мир, в котором жили хозяева, понять характеры людей, обстановку и настроения и уже после свободно вникать в суть разговора. Во всяком случае, они чувствовали себя по-домашнему свободно.
Ленхен принесла вечерние газеты, положила на столике возле камина, и Энгельс сразу потянулся к ним. Не обращая внимания на общий разговор, продолжавшийся сам по себе, он привычно листал страницы, останавливался на заслуживавших внимания материалах, быстро пробегал их глазами.