Газеты писали разное и по-разному, однако все сходились на том, что Англия, привычная к народным движениям Англия, еще не знала демонстрации таких грандиозных масштабов. Одни называли цифру в двести тысяч участников, другие — двести пятьдесят, а некоторые и того больше. Ему же виделся Гайд-парк, заполненное людьми пространство, воодушевленные лица рабочих, слышались пламенные речи, гром оркестров, торжественно-грозная мелодия «Интернационала».
Степняк отодвинул папку, стиснул руками виски и, склонившись, долго сидел неподвижно.
— Сэр, вам нехорошо? — услышал он над собою.
Это к нему? К нему обращаются?.. Степняк поднял голову: низенький, высохший старичок, сидевший почти всегда справа от него в библиотеке, — кто он, Сергей Михайлович так и не поинтересовался, — наклонился, встревоженно шептал:
— Вам плохо, сэр?
— Нет, нет, все хорошо, — поторопился успокоить соседа Сергей Михайлович. — Я просто... задумался.
— Слава богу, — пробормотал старик. — Прошу прощения.
Сергей Михайлович улыбнулся ему, кивнул и взялся за ручку. Сегодня ему предстояло написать передовицу к первому номеру «Фри Рашен» — «Свободная Россия» — журнала, который намерено издавать только что созданное ими Общество.
...С организацией Общества скромная квартира Степняков утратила покой. Хотя он и до этого редко царил в ней, ныне же его совсем не стало. Готовился первый номер журнала, и здесь решались все организационные вопросы, сюда шли и шли многочисленные друзья Сергея Михайловича, сотрудники. Особенно много собиралось их по субботам.
— Ленхен уверяет, что ты — после Энгельса — стал второй персоной в Лондоне, — сказала как-то Степняку жена.
— Не подсчитывал, не знаю. А что?
— Говорят, у нас собираются все по субботам, а у них по воскресеньям.
— Это тебя очень волнует?
— Если и волнует, то лишь потому, что это отбирает у тебя здоровье, милый. Ты очень осунулся в последнее время.
— Здоровье у меня крепкое, Фаничка, но что оно значит в сравнении с событиями, которые происходят? Был Степняк — нет Степняка. Подумаешь, важность!
— Не говори так, Сергей. Ты хорошо понимаешь, что и во имя чего делаешь. Ты же понимаешь, что в центре любого события всегда стоят определенные личности.
— Разумеется. Но таких, как я, сотни. Счастье мое в том, что я остался жив, могу что-то делать. И надо не сидеть и радоваться по этому поводу, а работать! Работать за себя и за тех, кто этого не может, кто сейчас лишен такой возможности.
— Ты всегда прав, Сергей. Единственное, о чем прошу, — береги себя. Знай: я с тобой при всех условиях и во всех обстоятельствах. Дома ли ты, в дороге ли — я рядом...
— Спасибо, милая. Не думалось, что таким скупым будет наше счастье. Знала бы ты, Фаничка, как мне после всех этих разговоров, споров, заседаний хочется взять на руки родное, дорогое... прижаться к его теплому личику, приласкать... Веришь, иногда такое со мной творится, что становлюсь сам не свой... Или старость, или переутомление.
— Наверное, здесь я в чем-то виновата...
— Что ты? Ни в чем ты не можешь быть виновата! Я говорю совсем не для того, чтобы обвинить тебя или упрекнуть. Просто иногда такое наплывет на душу... Спасибо, хоть Лилли не отворачивается, не оставляет нас.
— Милая девушка. Как она похожа на нас, такими мы были десять — пятнадцать лет тому назад. Правда? Знаешь, что она мне недавно сказала? Подошла и так мило говорит: «Я люблю Сергея Михайловича».
— Так и сказала? Тебе?
— Так и сказала... Я понимаю ее, Сергей. Ты сильный, волевой. Каждый, кто рядом с тобой, не может тебя не любить. А Лилли молодая, сердце ее раскрыто, как бутон для солнечных лучей.
— Да, да, она подкупает какой-то особенной чистотой, целомудрием, искренностью... заинтересованностью во всем. Что-то в ней есть схожее с Перовской. Даже внешне — не замечала? Присмотрись: открытое лицо, большие, красивые глаза, прическа... Помнишь Софью?
— Как же! Разве ее можно забыть?
— Уверен — из Лилли получится истинный защитник человеческой справедливости. А это признание — не обращай на него внимания. Увлечение, и больше ничего.