Разговор затянулся до поздней ночи. Когда ложились спать, Волховский сказал:
— Да, на радостях чуть не забыл: в Штатах ждут тебя с нетерпением. Кеннан просил передать, чтобы ты приезжал непременно. И знаешь, кто еще тобой интересуется? Сэмюэл Клеменс — Марк Твен, — знаменитый писатель. Джордж рассказывал ему о тебе.
Томас Салмен, ученый, член лондонского «Товарищества ортодоксальных позитивистов», — автору «Карьеры нигилиста»:
«Мой дорогой г-н Степняк!
Я только что закончил чтение вашего замечательного интересного патетического романа.
Все мы здесь читали его с взволнованным сердцем и полными слез глазами.
Я считаю, что он не уступает ни одному из прочитанных мною великих русских романов... такие книги, как ваши, — призыв к совести и сочувствию всех благородных людей Европы. И отклик на него Запада пусть будет услышан во всем мире...
Все может сделать народ, у которого такие дочери и сыновья!»
Вот и родилась она, «Свободная Россия»!
Степняк держал в руках еще совсем свежий, с запахом типографской краски, журнал и не мог ему нарадоваться. Передовица, которую он написал, выглядела внушительно, «Открытое письмо императору Александру III» Марии Цебриковой, затем шли другие материалы, информация, хроника.
Свободное отечество... Сколько еще понадобится усилий, чтобы эти слова стали реальностью! Чтобы провозглашали их не здесь, в далекой Англии, а дома, на родной земле, легально, во всеуслышание.
— Поздравляю вас, друзья, с первой ласточкой, — сказал Сергей, обращаясь к собравшимся. — Пусть летит она, вещует весну, несет людям счастье.
Была суббота, собрались, как всегда, у него в доме, чтобы вместе разделить общую радость. Круг его друзей разрастался. Вот и сегодня Бернард Шоу привел красивого, стройного юношу, учителя и начинающего литератора — как представил — Герберта Уэллса.
— Я читал ваши книги, мистер Степняк, — смущаясь, говорил молодой человек. — Они меня волнуют до глубины души. В них такая жестокая правда.
— А что вы пишете? — спросил Степняк. — В каком жанре? Есть ли у вас уже книги?
— Нет, — смутился юноша. — Я пишу, вернее, начал писать пьесу о нигилистах.
— О-о, похвально, похвально!
— Мистер Уэллс напечатал несколько рассказов, — поспешил на выручку своему юному другу Шоу. — Писатель из него выйдет. — Рыжая бородка Бернарда веером вверх, хитровато блеснули глаза. — Выйдет! — повторил он.
— Вы уверены, мистер Шоу? — совершенно серьезно спросил Герберт.
— Больше, чем в себе. И знаете, почему? — обратился к присутствующим Шоу. — Он так влюблен в мир! К тому же у него такое пренебрежение к условностям. Посмотрите, господа: так одеваться может только гений.
Уэллс покраснел еще сильнее, умоляюще взглянул на Шоу.
— Не стесняйтесь, Герберт, — продолжал в том же веселом тоне Шоу, — литератор и должен быть таким.
Все обратили внимание на одежду молодого человека. Она действительно вызывала улыбку и сочувствие, а с первого взгляда никто и не заметил этого, — видимо, потому, что внешний вид самого Шоу был еще более экстравагантным.
— Независимость — прежде всего! — продолжал Шоу. — Писатель не торчит постоянно перед публикой, как, предположим, оратор, поэтому одеваться прилично ему нет никакой надобности. Литература — единственная благородная профессия, не требующая ливреи. Это я усвоил с самого начала, советую и тебе, Герберт.
— Благодарю, — очевидно уже поняв шутливый тон своего покровителя, усмехнулся Уэллс. — Постараюсь запомнить.
— Мистер Шоу, — отозвалась Лилли, — а в какой мере это относится к женщинам?
— А-а, это вы, милая нигилистка! — обрадовался Бернард. — Наконец-то я услышал ваш голосок. Женщина всегда женщина, она остается женщиной и дома, но для читателя она писатель, автор. Этим я хочу подчеркнуть, что сказанное ранее в одинаковой мере относится как к мужчинам, так и к женщинам-литераторам. Вы не согласны? Я знаю — у женщин на все собственный взгляд, переубеждать вас трудно.
— Почему же? — возразила Лилли. — Если в чем-то разумном, совсем не трудно. Надо только доказать.
Кое-кто рассмеялся.
— Спорить с женщинами, да еще с такими хорошенькими, как вы, — все равно что лить воду против ветра. Все брызги полетят на тебя же.
— Вы так быстро сдаетесь, мистер Шоу, — заметил Вестолл (он давненько не заходил к Степнякам). — Это на вас не похоже.
— Видно, начинаю стареть. Красивые женщины — да еще молодые! — шокируют меня, бьют наповал. Правда, был как-то случай, и я одну шокировал, — улыбнулся Бернард Шоу, и лицо его как-то смешно сморщилось, сбежалось, а большие уши еще сильнее оттопырились. Подумав, он махнул рукой: — Ну, об этом в другой раз. — Затем быстро подошел к столу, сел, взял листок бумаги. Некоторое время молча поглядывал на Степняка и резко водил карандашом, а когда закончил и показал работу, собравшиеся увидели штриховой портрет Степняка. Спадавшие небольшими волнами, вьющиеся волосы, буйная борода, задумчивые глаза под массивными дугами бровей, широкий нос, могучие, слегка наклоненные вперед плечи.