Уже несколько вечеров Сергей Михайлович никуда не выходил, ожидал друга; одновременно заканчивал повесть, урывками читал ее домашним. Лилли в восторге! Она просила читать еще и еще. Ей было приятно слушать его сильный, слегка приглушенный грудной голос, незаметно для других следить за его движениями, за выражением лица... Как легко он пишет! И сильно! Слушаешь и будто видишь и Домонтовского, и Веру[15]... слышишь их разговоры... У нее так не получается. Слова даются с трудом, не слушаются, расползаются по закоулкам памяти... Знал бы Сергей Михайлович, что она задумала!.. А надо сказать. Она не может не поделиться с ним даже самым дорогим, самым интимным... Непременно — сказать. Ведь Овод, ее Артур, так будет похож на него! Возможно, не внешностью, зато характером — бесстрашием, твердостью, непобедимостью. Сколько он дал ей! Какой огонь зажег в ее душе! И разве может она в чем-то от него таиться?..
За дверью послышался шорох. Сергей Михайлович оторвался от бумаг, прислушался.
— Наверное, пес, — сказала жена. — Поздно уже, пароход давно прибыл.
Слабо звякнул и замер звонок. Степняк сорвался с места, бросился в коридор.
— Это он!
Человека, с которым он вошел в комнату, никто не знал.
— Кто вы? — по-английски спросил Сергей Михайлович.
Незнакомец, жмурясь, взглянул на него поверх очков, обвел взглядом комнату и что-то начал искать в кармане.
— Кто вы такой? — переспросил уже по-русски Степняк.
Вошедший слегка кивнул, продолжая шарить в кармане. Он стоял опершись о дверной косяк, ноги его дрожали, лохмотья, бывшие когда-то костюмом, едва держались на нем.
— Вы меня понимаете, слышите? — добивался ответа хозяин.
Неизвестный наконец извлек из глубины кармана скомканную бумажку, подал. Сергей Михайлович схватил записку, прочитал.
— Наш адрес? — проговорил удивленно. — Откуда он у вас? Кто вам его дал?
Гость радостно закивал головой, в его глазах заблестела надежда.
— Ваш адрес, — сказал незнакомец глухо. — Я так долго искал... Пароход прибыл перед вечером... Никак не мог отыскать ваш дом...
Сергей Михайлович еще раз посмотрел на листок бумаги, еще раз перечитал написанное.
— Вы Михаил Вильфрид Войнич? — спросил Кравчинский. — Кто же написал эту записку? — Пашета Караулова...
Лилли вскочила.
— Вы видели Пашету?.. Когда это было?
Войнич, рассматривая комнату, казалось, равнодушно кивал в ответ. На бледном, высохшем лице его четко проступало умиротворение — так бывает с человеком, который после долгих скитаний наконец обретет надежный приют.
— Полгода назад я попрощался с Пашетой, — ответил он, — она дала мне ваш адрес... просила низко кланяться...
— Как она? — подошла Фанни Марковна. — Жива-здорова? Больше ничего не передавала?
— Жива-здорова. Благодарит за инструменты.
— Боже мой! — вдруг воскликнула Фанни Марковна. — Лилли, скорее грейте воду, человек едва держится на ногах...
Михаил Войнич
...То, что он потом рассказал, потрясло даже бывалого из бывалых Сергея Михайловича. Сын бедного титулярного советника в Ковно, Михаил Войнич, еще не окончив гимназии, целиком отдался революционной борьбе. Его обязанностью была (как это похоже на них, петербуржцев!) пропагандистская работа, добывание денег, паспортов, печатного шрифта... Поиски всего этого водили совсем еще юного Войнича по Прибалтике, Петербургу, Москве. Там, при Московском университете, и сдал он экзамены на помощника аптекаря.
«Это было потом, после нас, — слушал и думал Сергей Михайлович. — Лет десять спустя... Но как похоже! Как напоминает собственную юность... Москву, Петербург... Первые кружки...»
Партия, по заданию которой работал Войнич и к которой принадлежал, называлась «Пролетариат». Возглавлял ее Людвиг Варыньский.
— Шесть лет назад, — рассказывал гость, — партия потерпела провал, руководство было арестовано, брошено в казематы Александровской цитадели в Варшаве. Мы, оставшиеся на свободе, поклялись вырвать товарищей.
Он говорил с болью, голос его то совсем утихал, то звучал сильнее, — чувствовалось, что он крайне ослабел.
— ...Мне поручили разведать все ходы и выходы цитадели, — продолжал Войнич. — Любой ценой надо было туда проникнуть. Варшавская полиция не знала меня в лицо, поэтому и решили, что за это возьмусь я. Мне дали денег, нашли богатую одежду. Я должен был стать своим человеком среди офицеров. И я стал таковым. Ежедневные встречи, попойки, картежничество, во время которого я старался проиграть нужному мне лицу, сделали меня своим. Так познакомился с начальником охраны цитадели, вошел в доверие, стал своим человеком.
15
Домонтовский и Вера — герои первого варианта повести «Домик на Волге». Позднее — Муринов и Катя.