Войнич передохнул, поправил на себе невероятно большой пиджак Сергея, висевший на нем, как на вешалке, посмотрел на Лилли, которая слушала, не сводя с него глаз.
— Все было готово. Я свободно проходил на территорию цитадели... Меня никто не проверял, не спрашивал: все знали, что я гость, друг начальника охраны. Все было готово к побегу. Мы связались с товарищами, предупредили, чтобы они готовились. Они должны были спуститься по канату, потом переплыть ров на лодке. Все, казалось, шло хорошо. Но нас выдали. Всех схватили... и расстреляли во дворе цитадели... перед нашими окнами...
Глаза у него покраснели, наполнились слезами, горло сдавили спазмы. Войнич отпил уже остывший чай, поправил очки.
— Полтора года меня продержали в одиночке, а потом Сибирь... село Тунка под Иркутском... Я не расставался с мыслью о побеге. После долгих настояний мне удалось получить разрешение на поездку в Иркутск — для лечения... Там и встретился с Пашетой. Она много рассказывала про вас, дала адрес... А когда нас перевозили в Балаганск, я бежал... Более трех месяцев пробирался к границе. Через Прибалтику попал в Германию, в Гамбург. Ни еды, ни денег... В Гамбурге едва удалось упросить капитана небольшого судна, которое отплывало в Англию... Продал все, что можно было продать, даже очки, чтобы уплатить ему... В Северном море нас настигла буря. Корабль мотало у берегов Скандинавии, несколько суток ждали погоды, и только сегодня... вот... — Войнич виноватым взглядом обвел присутствующих. — Прошу добрых господ извинить меня. Так долго пришлось искать ваш дом. Я пошел по Торговой, кому ни покажу бумажку с адресом, разводят руками. Некоторые прохожие шарахались от меня, — видимо, шокировала моя одежда... В конце концов какой-то студент — он понимал по-польски — проводил меня к вам. Простите, прошу вас...
Сергей Михайлович обхватил рукой плечи товарища.
XXV
Трансатлантическое судно «Сити оф Берлин» отходило в полдень. Провожали Степняков Волховский, Лилли и Войнич. Фанни Марковна давала Лилли последние наставления, у Сергея Михайловича не выходили из головы слова, сказанные накануне отъезда Энгельсом:
«Поезжайте, Сергей, поезжайте, завоевывайте Новый Свет. Дело стоящее того, чтобы о нем поговорить с американцами».
Дело... Газета, издание литературы, начатое в Лондоне, в конце концов, долги, неотступно идущие по его следам, требуют денег, капитала. А каким другим путем приобретешь их?.. Вот и приходится оставлять начатые писания, расходовать последние фунты — ехать, чтобы... Впрочем, Фанни права, можно и отойти от этих ежедневных забот, которые постоянно туманят голову. Хотя бы здесь, на этих раздольях, на этих студеных, влажных, освежающих ветрах.
Сергей Михайлович часто поднимался на палубу и, когда не штормило, подолгу стоял один, с наслаждением слушая грозный рокот стихии, всматривался в темное водяное безбрежье. Судно, казавшееся в порту гигантским, не подвластным никаким силам, трепетно вздрагивало, время от времени то взлетало щепкой на многометровый гребень волны, то вдруг падало, проваливалось, холодя сердце, в бездну, в самое преисподнюю. Где-то была земля, были люди, деревья — здесь же господствовало царство воды, ветра, пространства. Днем, когда светило солнце, глаза до боли, до рези в зрачках искали, за что бы зацепиться, и, не находя ничего, продолжали искать. В минуты затишья на палубу поднималась и Фанни Марковна, по-детски прижималась к его плечу.
— Впервые я увидела море давно-давно, еще девочкой, — вспоминала она мечтательно. — Когда мне исполнилось десять лет, отец повез нас в Ялту. Меня, маму, Сашуню... От Симферополя, где мы жили, ехали крутыми, извилистыми горными дорогами, — и сейчас еще вспоминаю скалы и обрывы, нависавшие над нами, на которые страшно было смотреть...
— Я рад, милая, что ты хоть немного отдохнешь в этой поездке, — говорил Сергей Михайлович, — рад, что тебе нравится океан. А моя стихия — степь. Махнем, бывало, гурьбой за село — и раздолье такое, хоть летай. Пахнет травами, полынью — пьянеешь от всего этого... Домой вернешься, перекусишь чем-нибудь и, как подкошенный, падаешь в постель, и уже нет тебя, есть только сон, сны... Какие нам снились сны! Кем только не побывали мы в наших снах!.. И почему это так: пока человек мал, молод, даже сны его отличны от взрослых? Ныне лезет в голову всякая чертовщина.
— Кто чем живет, Сергей...