— Хорошо вам говорить, — ответил парень — и к своим: — Пойдемте, ребята, поздно уже.
Эмигранты медленно спустились в трюм. «Вот так, — с досадой подумал Сергей Михайлович, — песню прервал, и разговора не получилось. А впрочем, кто я для них? Чужой, господин». Вспомнилось, как когда-то на Тамбовщине их — бывало — не понимали крестьяне, а они, молодые и неопытные, сердились... Сергей усмехнулся горькому воспоминанию и, постояв немного, пошел в каюту.
Ранним утром к нему постучали. Сергей Михайлович открыл — в дверях, смущаясь, стоял один из крестьян.
— Господин, — слезно говорил, — может, вы дохтур, то очень прошу... Богдана, жена моя... ей очень плохо. Животом заболела.
Сергей Михайлович обратился к Фанни:
— Это эмигранты, переселенцы с Украины. Пойдем посмотрим.
Фанни Марковна быстро собралась, и крестьянин повел их длинными, полутемными переходами в трюм. Здесь было сыро, душно, под потолком едва светилась слабенькая лампочка.
— Сюда, прошу вас.
Больная лежала на расстеленных рогожках, в изголовье громоздились узлы, мешочки, какая-то посуда. Вокруг больной хлопотали соседки.
— Что с вами? — наклонилась над женщиной Фанни.
— Живот. Огнем горит — сил нет терпеть.
— Может, воспаление аппендикса, — сказал Сергей Михайлович. — А что судовой врач? К нему обращались? — спросил крестьянина.
— Эх, господин! При наших ли деньгах обращаться к врачу? Сами как-нибудь...
Фанни Марковна тем временем осмотрела больную.
— По всем признакам воспаление аппендикса, — сказала она. — Впервые болит, — обратилась к больной, — или случалось и раньше?
— В первый раз, милая панночка, в первый раз, — горячо прошептала женщина. — Не дай бог никому...
— Необходима операция, — сказала Кравчинская. — Надо обратиться к врачу. Может, ты, Сергей, с ним поговоришь?
— Помогите, если в ваших силах, — подошел парень, с которым Сергей Михайлович разговаривал накануне.
— Мы не врачи, — пояснил Степняк. — Жена немного разбирается, но здесь необходима квалифицированная помощь, хирургическое вмешательство. Надо обратиться к врачу.
— Врачу нужны деньги, а где их взять?
— Я попробую договориться с ним, — пообещал Степняк.
— Жаль, что вы не доктор, — подосадовал парень.
— Почему же?
— Вы хороший человек.
— Не торопитесь с выводами, — сказал Степняк и направился к выходу.
Десятки глаз — заспанных, печальных, встревоженных — с интересом провожали его. Трюм просыпался, зевал, чесался, от разворошенных лохмотьев еще сильнее несло терпким человеческим потом, мочой, а из многочисленных уголков, перегородок слышался глухой, монотонный шепот — это эмигранты вымаливали у бога лучшей для себя доли.
Разговор с доктором только обозлил Сергея Михайловича. Узнав, что больная крестьянка-переселенка, врач равнодушно хмыкнул, поднял на Степняка удивленный взгляд.
— Сэр, — прошепелявил он, — пассажиры, за здоровье которых я отвечаю, находятся в каютах, а в трюмах — да будет вам известно — груз.
— Но ведь там люди! — возмутился Степняк. — Сотни людей!
Врач усмехнулся, начесал с боков на роскошную свою лысину остатки волос.
— Я понимаю вас, сэр, — сказал он примирительно. — Однако... не предусмотрено. В трюме своя жизнь, свои порядки.
— Речь идет о женщине, матери, — настаивал Степняк. — Наконец, я прошу вас... как джентльмена.
— Разве что так, — сдался наконец врач. — После завтрака.
— Но...
— Никаких «но»...
— Я хотел сказать, сэр, что требуется немедленное вмешательство, — добавил Степняк, — аппендикс может лопнуть.
Не проронив больше ни слова, врач вышел в соседний салон.
...Спустя час или немногим более, когда Степняк, изверившись в добропорядочности служителя медицины, направился было в трюм, на полпути ему встретился тот самый парень. Он торопился, они едва не разминулись.
— Где же врач? — спросил встревоженно, когда Сергей Михайлович остановил его. — Она умирает.
— Как умирает? — невольно вырвалось у Степняка.
Он понимал всю бессмысленность этого вопроса, поэтому, не ожидая ответа, побежал вниз. В углу, где была больная, стоял тяжелый, спертый воздух.
— Боженька... Дайте мне взглянуть... Вынесите меня на свет. — Больная уже не стонала, лицо ее покрылось густыми каплями пота. — Данило, — протягивала к мужу обессилевшие руки, — не довелось нам...
— Ее можно вынести? — спросил у Фанни Марковны парень.
— Лучше бы не трогать.
— Умоляю вас... воздуха дохнуть бы...
Крестьяне переглянулись, потом устремили взоры на Степняка, словно ждали его решения. Сергей Михайлович побледнел, от негодования на лице обозначились желваки. Если бы речь шла не о женщине — о побратиме, друге, — он, кажется, знал бы, что делать. Здесь же... Единственное, что он мог, — побежать еще раз к врачу, заставить его, бездушного, оказать помощь больной. Да, он так и сделает! Так и сделает!..