— Товарищи! — во весь голос призывал оратор. — Мы собрались, чтобы заявить перед всем Петербургом, всей Россией о нашей полной солидарности с героями. Их знамя — наше знамя! На нем написано: Земля и Воля крестьянину и рабочему...
Откуда-то вынырнуло и затрепетало на ветру красное полотнище с белой — большими буквами — надписью: «Земля и Воля».
— Да здравствуют Земля и Воля!
На свистки полиции сбежались дворники, людей начали теснить, но никто не побежал, наоборот, еще теснее оградили оратора и знамя, никого к ним не подпускали. Завязалась драка. Знамя то исчезало, то снова появлялось над толпой. Вдруг юношу, который держал его, подняли десятки рук, и знамя гордо заполыхало у всех над головами.
Земля и Воля.
Казалось, демонстрация растечется сейчас по улицам, в нее вольются сотни простых людей. Демонстрация. Впервые за все годы... Впервые за всю историю самодержавия рабочие организованно вышли на площадь, чтобы сказать свое «довольно!». Не солдаты и офицеры, как было в декабре 1825-го, не стихийно восставшие казацко-крестьянские массы, а простые люди!..
Издалека послышался цокот подков, он быстро нарастал, становился отчетливее.
— Да здравствуют Земля и Воля!
На площади завязалась рукопашная схватка. Подлетела конная полиция, замелькали нагайки... Рабочие, студенты, дворники, полиция, — все перемешались, завертелись, переплелись в один клубок...
— Земля и Воля!..
Мелькали нагайки, взметались кулаки, подкашивались ноги... Люди падали, поднимались и тут же снова бросались в драку... Некоторые пустились наутек...
Позднее, когда Кравчинский вернется в Петербург из какой-то недальней поездки, он все же будет жалеть, что не участвовал в демонстрации. Но очередная волна арестов, которая захватит и его ближайшего друга Дмитрия Рогачева, воля товарищей вынудят его срочно покинуть Петербург. Он должен будет подчиниться вновь. Сергей уедет, даже не попрощавшись с Фанни, и лишь через несколько недель она узнает, что ее любимый в Италии...
XI
Херсонский купец Абрам Рублев проявлял особенный интерес к общественной жизни Италии, прежде всего к Неаполю, где и проживал по улице Вендаглиере, 77. Правда, как иностранец — объявил в мэрии, — он прибыл на солнечный берег Тирренского моря не для коммерции, она осточертела ему и дома, — он рассчитывает поправить здоровье любимой жены и свое, подорванное в вечных хлопотах, неудачах и упущениях.
Ежедневно после полудня, когда солнце начинает свой путь к закату и со всей щедростью выплескивает тепло на воды Неаполитанского залива, его и ее можно было видеть на широкой набережной, равнодушными взглядами встречавших и провожавших корабли. Она — низенькая, хлипкая, с бледным, измученным лицом — всегда сдерживала не очень внимательного своего мужа, который в увлечении или просто в задумчивости мог ускорить шаг, вовремя не взять ее под руку; он элегантный, с бородкой и густой черной вьющейся шевелюрой, буйными прядями выбивавшейся из-под шляпы, больше отмалчивался, ему, видно, трудно было привыкнуть к безделью, на которое обрекает человека курорт; казалось, перед ним стояла вечная нерешенная проблема, и только здесь он наконец нашел ниточку, ведущую к нужному решению. Похоже было, что ни к чему купцу ни море, такое щедрое, богатое предвечерними красками, ни корабли, прибывающие издалека и приносящие с собой запахи дальних дорог, неведомых стран, ни золотые пляжи с повитыми зеленью побережьями, ни даже Везувий, — он тосковал, стремился к новым знакомствам, к интересным встречам.
В часы, когда они не были вместе, — видимо, жена отдыхала или принимала процедуры, — Рублев шел на почтамт, покупал газеты и тут же, где-нибудь в сквере, жадно вчитывался в них: нередко его можно было видеть возле грузового порта, в рабочих кварталах, а по вечерам — за бильярдом или на дружеских встречах.
С точки зрения блюстителей порядка, Рублев слишком уж быстро сошелся с двумя итальянцами — Кафиеро и Малатеста, особами именитыми, тоже недавно, какой-нибудь месяц до приезда купца, появившимися в Неаполе. Что их объединяет? Если коммерция, то ни тот, ни другой особенного интереса к ней не проявляли, скорее всего они политики, социалисты, приверженцы Гарибальди и этого — как его? — русского анархиста Бакунина. Итак... хотя спешить некуда, время все выяснит и покажет.
А время не торопилось. Прошел месяц, второй, они же, полицейские, если о чем-то и узнали, то разве только о том, что круг знакомства Рублева расширился, в него вошли еще Чезаре и Фарино — непосредственные и активные сторонники Гарибальди. А это уже не случайно, здесь чем-то попахивает, тут надо быть настороже. Недаром говорят, что в прошлом году осенью Малатеста и Кафиеро побуждали, подстрекали к вооруженным акциям, выступали за организацию отряда, довольно многочисленного, который мог бы держать в своих руках захваченную местность... Хотя заявление это сделано за границей, в Швейцарии, в каком-то социалистском «Бюллетене», осуществлять свой замысел они попытаются не где-нибудь, а здесь... Впрочем, не начали ли они уже осуществлять его, потому что очень уж часто куда-то уходят из города, появляясь, как доносят, в горах Матезе, провинции Беневенто. Ходят по селам, осматривают горы... Что бы это значило?