Драгоманов проживал в небольшом деревянном особнячке по улице Шмен приве де Фуайе, в рабочем предместье Сешерон. Это было почти на противоположном — от Террасьерки — конце Женевы, добирались туда около часа.
— Хочу похвалиться вам одной своей работой, — сказал хозяин, когда они после скромного, но вкусного обеда перешли в небольшую, заставленную шкафами и полками с книгами комнату — видимо, рабочий кабинет хозяина. — Вот, пожалуйста, — подал Сергею брошюру, — это доклад. Должен прочитать его на международном литературном конгрессе в Париже.
— Созывается такой конгресс?
— И даже довольно скоро, в начале мая. Под руководством Виктора Гюго. Ему я также послал экземпляр. Наша болячка всем припекает.
В прихожей послышались голоса. Хозяин приоткрыл дверь, громко сказал:
— Сергей, входи!..
В комнату вошел среднего роста человек.
— Знакомьтесь, — улыбнулся хозяин. — Слышать друг про друга вы, наверное, слышали, а теперь обменяйтесь рукопожатием. Оба Сергея, а фамилии...
— Подолинский, — отрекомендовался гость. — А вас я знаю, мы встречались в Лувре. Не знакомились правда. Кто-то из наших назвал вас. — Он умолк, с любопытством глядя на Кравчинского, и, заметив в его руках брошюру, добавил: — А знаешь, Михайло, твоим докладом заинтересовался Тургенев. Собирается поддерживать.
Подолинский только что вернулся из Франции, рассказывал разные парижские новости.
— Вполне возможно, что Маркс тоже будет на конгрессе, — закончил он.
— Вам известно, Сергей, — обратился Драгоманов к Кравчинскому, — что ваш тезка лично знаком с Марксом?
— И с Энгельсом, — дополнил Подолинский. — Это ближайший соратник Маркса. Я познакомился с ними лет шесть назад в Лондоне.
— Марксов «Капитал» восхищает меня глубоким знанием законов развития общества, — сказал Сергей. Он поведал, как пытался в своих сказках популярно изложить «Капитал», как в тюрьме, в Беневенто, они изучали этот труд, а его друг, Карло Кафиеро, перевел отдельные главы на итальянский язык. — Очень хотелось бы познакомиться с автором «Капитала», — добавил.
— Поедемте с нами на конгресс, — предложил Подолинский, — там познакомитесь. Это будет самый подходящий случай.
Кравчинский отрицательно покачал головой.
— Нет. Уже твердо решено: ехать на родину. Довольно странствовать. Там сейчас как никогда нужны люди.
Сергей до боли в суставах сжал подлокотники кресла, резко встал. Спокойный разговор, уютная комната... Нет, нет! Это не для него.
XIV
Орест Веймар сидел в своем кабинете в доме на Невском, когда в дверь постучали.
— Доктор, к вам можно?
Элегантно одетый господин среднего роста перешагнул порог комнаты.
— Добрый вечер.
Углубленный в дела, Веймар ответил кивком головы и жестом пригласил сесть.
— Одну минутку, — проговорил, не глядя на посетителя, и тут же, словно его осенило, поднял голову: удивительно знакомый голос!
— Извините, что нарушил ваш покой...
— Сергей! — вскочил Веймар.
— Он самый.
— Вот так неожиданность!.. — всплеснул руками доктор.
Они обнялись и трижды поцеловались.
— А мы ждали вас еще на прошлой неделе.
— Пришлось немного попетлять, — ответил Сергей.
— Раздевайтесь. Давайте сюда пальто, цилиндр... Вас и не eзнать сразу...
— На это и надеемся. Кругом столько соглядатаев! Шпик на шпике и шпиком погоняет... И вообще довольно плебейства — отныне я князь. Да, да. Далекий отпрыск знаменитого грузинского рода.
— О-о! Ваше высочество... — поддержал шутку Веймар. — Рад видеть вас. Правду говоря, мы все страшно по вас соскучились.
— Это заметно, заметно. Запроторили к чертям на кулички и забыли... Багаж сдали и квитанцию выбросили. — Сергей был в хорошем настроении, острил, смеялся, что в последнее время случалось с ним очень редко, — видимо, благополучная дорога, встреча с другом содействовали этому.
— Еще с недельку прождал бы вызова, а там имели бы работу — свалился бы как снег на голову.
— Раньше никак нельзя было, Сергей, поверьте. Здесь такое заварилось... Думал, и меня на этот раз не обойдут голубые мундиры... Ну, садитесь, садитесь. Я сейчас... велю чай подать. — Хозяин вышел, через минуту вернулся. — А вы нисколько не изменились, — все еще приглядывался к гостю. — По крайней мере внешне.
— Внутренне тоже, — ответил Кравчинский. — Разве что злее стал.
— Это отчего же?
— Разве мало причин? Хотя бы от того, что неизвестные, почти подростки, стреляют в треповых, а мы, революционисты, разъезжаем по швейцариям, франциям да германиям. Или это, по-вашему, милый Орест, не причина?