Вскоре произошло еще одно столкновение.
Инспектор классов преподавал математику. Случалось, он замещал и учителя истории, читал и курс артиллерии.
… В классе Чокана шла самостоятельная подготовка к экзамену по математике.
Кадеты собрались вокруг большой черной доски. Один из них мелом производил вычисление и вслух объяснял что к чему. Все слушали внимательно. Все, кроме Чокана. Он сидел в глубине класса и рассеянно посматривал в потолок. За этим занятием и застал его Ждан-Пушкин.
— Валиханов, а вы почему не готовитесь?
Чокан встал, посмотрел в лицо Шиддату:
— Если бы я стоял у доски и слушал, это было бы простым притворством, я целый год не понимаю математики. Неужели за час мне ее объяснит наш кадет. Он же плохой преподаватель.
— Идите за мной, Валиханов.
И они вместе вышли из класса.
Кадеты заволновались. Хотя розги и карцер, особенно розги, были в корпусе наказанием редким, даже исключительным, многие решили, что за этот дерзкий ответ самому инспектору Чокан жестоко поплатится.
Невесело было и на душе Чокана.
В коридоре, пока они дошли до инспекторской комнаты, Ждан-Пушкин не произнес ни слова.
— Вот, Валиханов, вы будете находиться здесь до окончания занятий. Я вас запираю. А потом пойдете в дортуар. Так скучная, говорите, вещь математика. Ну, чтобы вы не скучали, читайте пока.
Ждан-Пушкин достал из небольшого шкафа две книги.
И, уже подходя к двери, обернулся:
— Вы можете еще раз убедиться, какой я грозный.
Иван Васильевич сказал серьезно, без тени улыбки, но Чокан сообразил, что он ему говорит о прозвище. И говорит беззлобно, как бы прощая ему.
… Короткий звук ключа в замке, и он остался один в инспекторской, куда кадетов вызывали только для серьезных, не обещающих ничего хорошего разговоров.
Чокан огляделся. На стене портрет Николая I в золоченой раме, стол, крытый сукном, высокое кожаное кресло, несколько стульев. Книжный шкаф, чуть побольше, чем у них в эскадроне.
Что же это, однако, за книги?
Журнал «Современник». А другая? — «Петербургский сборник». Никогда еще такие книги в руки Чокану не попадали. Кадетам рекомендовали читать Карамзина, Лажечникова, Кукольника, барона Брамбеуса. Это что-то не то! Правда-, имя Пушкина и многие его стихи неведомыми путями проникали и в корпус. Но этим исчерпывалось представление кадетов о русской литературе.
Чокан открыл «Петербургский сборник» и сразу стал читать «Бедных людей» Ф. Достоевского.
Оторваться он не мог. Он представлял себе Петербург городом дворцов и памятников, городом военных, министров, важных чиновников. А перед ним — страница за страницей — раскрывалась совершенно другая жизнь. Он видел не только богатые лавки и пышные кареты, но и темные дома и грязные комнаты, и вдыхал тот душный спертый воздух, в котором «чижики так и мрут».
Есть свой Черный аул и в столице, подумал Чокан.
Его потрясла грустная любовь Макара Девушкина и Вареньки Доброселовой.
В двери щелкнул замок.
— Увлеклись, Валиханов. Вы три часа просидели здесь. Согласитесь, я вас очень жестоко наказал. А книги можете взять к себе в дортуар. Предупреждаю, аккуратно возвратите через неделю.
Чокан вспыхнул. Он даже не поблагодарил инспектора классов. Но взгляд его был такой, что Ждан-Пушкину не надо было ничего объяснять.
По сияющим глазам Чокана одноклассники поняли, что взбучки он не получил. Многие, впрочем, так ничего и не узнали. Только своему неизменному другу Грише Потанину и новому близкому приятелю Федору Усову — и кровати их стояли рядом в спальне и за партой они сидели вместе — он рассказал все как было.
«Бедные люди» прочитаны были в срок не только Чоканом.
Сын казачьего офицера Федор Усов жил в станице на берегу Иртыша между Павлодаром и Семипалатинском. Он был года на два моложе Чокана, но выше его ростом. Худой, горбоносый, с длинной шеей, он напоминал какую-то птицу, скорее всего, журавля. Но кадеты прозвали его страусом, а Чокан — на казахский лад — коки каз.
Коки каз знал казахский язык, говорил на нем чисто, без всякого акцента. И все-таки Чокан поставил условие:
— Хочешь со мной дружить, говори только по-русски.
В виде исключения они практиковались по-французски, и по-немецки, особенно по-немецки, примерно одинаково зная его. Даже пытались спорить на нем. Но в английском языке, которого не знал и Чокан, у Федора во всем корпусе не было соперников. Дело в том, что его отец, образованный офицер, долгое время находился в Лондоне, в русском посольстве, где служил в качестве помощника военного атташе. Федя родился уже в России, но в семье его учили с малых лет английскому языку.