Вали еще ни разу не повидал Айганым, он только жадно вслушивался в рассказы о ней. Темная страсть просыпалась в пожилом хане. И джигит только разжигал ее новыми и новыми подробностями. Узнал он, что Айганым в это знойное лето часто уходила украдкой из аула к прохладному и глубокому озеру Карасу и купалась там, защищенная от людских глаз густыми камышовыми зарослями.
— Проберись к озеру, подкарауль девушку. Убедись, правду ли о ней говорят, — наказал хан своему нукеру.
И спустя краткий срок нукер, задыхаясь от волнения, доложил, что Айганым поистине белая лебедь с пестрой грудью и что обнаженная она несказанно хороша.
Эти слова совсем взволновали хана. Он принял решение немедленно послать верного человека к Саргалдаку с предложением отдать младшую дочь ему в жены.
В те времена каждый богач, кто не стоял за ценой и мог выплатить щедрый калым скотом, мог жениться на любой приглянувшейся ему девушке. Это понимал Саргалдак. К тому же Вали приходился ему довольно близким родичем — племянником. Не мог не считаться он и с тем, что Вали был ханом, владел Черным шаныраком. И посланец принес Вали согласие Саргалдака.
Но как же с Айганым? В ее согласии не было нужды. Тогда желание или нежелание девушки идти замуж не принималось в расчет. По шариату, своду мусульманских религиозных, бытовых и гражданских законов, основанных на Коране, соглашение между женихом и невестой свидетельствовалось уже при совершении брака. И молчание невесты считалось знаком согласия. Девушки молчали. Они просто не смели поднять голос и почти никогда не произносили краткого слова «Нет!». Страх подавлял их волю. Они сознавали неизбежность судьбы и держали язык за зубами. Сказать «не согласна» — все равно отдадут замуж, только еще горше будет ее участь.
Но как поступила Айганым?
Через своих близких она обратилась к седому жениху с просьбой не селить ее вблизи Кокчетау, в соседстве с тремя ханскими женами и их многочисленными детьми. Пусть Вали избавит ее от обид и оскорблений, на которые не будут скупиться ревнивые соперницы.
— Если Вали желает меня видеть своей женой, — заключила Айганым, — то пусть переведет ханскую ставку ближе к Есилю.
Влюбленный хан принял все условия прекрасной юной невесты. После свадебного тоя он, оставив на прежнем месте своих старших жен, переселился к подножью горы Срымбет, неподалеку от Есиля, как просила Айганым. Эти события произошли к 1805 году, когда Вали исполнилось шестьдесят лет.
Айганым была не только красивой и образованной, но и умной женщиной. Войдя в дом ханской ставки, она настолько подчинила себе Вали, что уже с той поры, как утверждают современники, поводья власти оказались в ее руках.
В 1819 году Вали умер. Его сыновья от старших жен не хотели и не могли наследовать Черный шанырак. Сыновья Вали от Айганым — Абен, Мамке, Шепе, Чингиз, Кангожа и Альжан (кроме них было две дочери — Алима и Сабира) — еще не помышляли о ханстве по своему малолетству. Да и сам порядок ханского управления начал расшатываться и утрачивать свое значение.
Поводья власти как были в руках Айганым, так и остались в них после смерти мужа, но уже ослаблялись самим временем.
Об Айганым поговаривали и дурное. Злые языки намекали, что неспроста завела она у себя круг джигитов. И вместе с тем никто не мог упрекнуть ее в том, что она не почитала памяти мужа. Год после его смерти она не снимала траурных одежд. Год после его смерти изо дня в день — утром, в полдень и вечером — она собирала девушек и молодых женщин. Далеко по степи разносились горестные голоса, и среди них выделялся сильный, словно рыдающий, голос Айганым. Хор исполнял жоктау — обрядовую прощальную песню ушедшему. И люди плакали, присоединяясь к хору. Когда же исполнился год со дня смерти Вали, Айганым пригласила всех казахов, подчиненных ей, на поминальный той. Тысяча овец и сто лошадей были прирезаны на угощенье. О щедрых поминках слух прошел по всей бескрайней степи.
И этим торжественным тоем и налаживанием дружеских связей с русскими чиновниками Айганым стремилась укрепить свое положение.
В истории казахов, как и остальных народов Востока, не упоминается о том, чтобы женщина владела ханством. Можно встретить женщин-биев, женщин-ханов нет. Но дело в том, что ханство Вали после его смерти изрядно поубавилось численно и прежнего влияния, прежней силы уже не имело. Русские царские власти считались с вдовой, но большинство казахов, видевших в Вали своего хана, не признавало Айганым. От соотечественников и доставалось ей больше всего. Как говорится, «он человек свой, он и нарушит твой покой». Случилось так, что именно родственник Айганым по мужу Кенесары Касымов, союзник Кокандского хана, враг России, поднял на нее меч. Русские войска спасли жизнь Айганым. Разозленный Кенесары отомстил как только мог: он угнал весь ее табун, не оставив ни одного копыта. Борьба за Черный шанырак продолжалась, однако мелкие властолюбцы не имели прочной опоры. Пытался завладеть ханской ставкой Сартай, сын старшего брата Вали, еще одного Чингиза, чье имя в этом роду повторялось так же часто, как и имя Аблая. Попытка эта ни к чему не привела, кроме разжигания мелких страстишек, а для самого Сартая кончилась весьма печально — царские власти сослали его в Сибирь. Следующим претендентом оказался Абайдильда, сын старшей жены Вали. Он был довольно настойчив в своих притязаниях, но и ему пришлось отнюдь не добровольно отправиться в тот край, где ездят на собаках… Роды, входившие в Средний жуз, видя тщетность попыток убрать Айганым, сами разбредались на верблюдах, кто куда мог. Но вражда и склоки продолжались. Раздолье было барымтачам — они то и дело угоняли скот друг у друга. Тобольские и омские власти наблюдали за тем, что происходит в степи, но до поры до времени воздерживались от вмешательства во внутренние распри казахов.