— Голова кружится! — воскликнул Алиханов, проведя рукой по черным, вьющимся волосам. Он все повторял — Нет, это же такой прыжок!.. Сногсшибательно — вот это какое открытие!
Алиханов в эти дни как раз заканчивал установку для определения позитронов и привлек для совместной работы брата, Артема Алиханьяна. Жолио не только опередил ленинградцев, — его успех шел гораздо дальше того, на что надеялся Алиханов: в Париже открыли искусственную радиоактивность. В Ленинграде и не подозревали, что она возможна. Восторг Алиханова был естественной данью восхищения перед мастерством коллеги.
Даже скептик Арцимович, во время ленинградской конференции высказавший Жолио немало колючих замечаний, признал, что на этот раз парижане превзошли самих себя. Курчатов со смехом говорил, что у него голова кружится от радости за парижских друзей. К радости, однако, добавлялась и толика горечи: в Ленинграде о таких экспериментах пока нельзя и мечтать. «Далеко куцему до зайца!» — сказал себе Курчатов: их молодой Физтех не мог соревноваться с лучшим в мире Парижским Институтом радия.
— Богу — богово, кесарю — кесарево, — бодро сказал Алиханов. — Будем возделывать наш маленький огород. Но предчувствую, ох, предчувствую, скоро придет новое сообщение из Парижа, и оно снова радикально изменит всю ситуацию в ядерной физике!
Напророченное им сообщение пришло не из Парижа, а из Рима. И оно радикально изменило всю ситуацию в ядерной физике.
Итальянский теоретик Энрико Ферми, очень выдвинувшийся в последнее время, неожиданно переквалифицировался в экспериментатора. Лавры парижан Жолио Кюри смутили его душу. Его увлекла искусственная радиоактивность. Ферми поставил опыты, аналогичные парижским, только в качестве разрушительных снарядов применил не альфа-частицы, а нейтроны — и получил результаты еще поразительней.
В короткой — на полторы странички — заметке Ферми сообщил, что сумел превратить фтор в азот, а алюминий — в натрий. Новосозданные элементы радиоактивны, и радиоактивность их не позитронная, открытая супругами Жолио-Кюри, а такая же, как у естественных радиоактивных элементов: альфа-частицы и электроны. Заметка, написанная нарочито сдержанно, извещала о подлинной революции в исследовании ядра.
Неожиданность была не в том, что получены новые радиоактивные элементы. Ферми получил их, бомбардируя ядра нейтронами из химических смесей. Он применил для исследования боте-беккеровское излучение, считавшееся недостаточно эффективным. И оно в его руках сотворило чудо. Теоретик дерзнул экспериментировать, как экспериментаторы не осмеливались. И доказал, что смелость города берет!
Взволнованный Курчатов побежал с журналом к Алиханову.
— Сногсшибательно! — повторил Алиханов. — Такие сообщения нельзя читать из одного любопытства. Оно звучит как призыв к ответному действию. Ну, сейчас я приналягу на подготовку своего опыта! Давай, Игорь, давай и ты!
Иоффе вызвал к себе Курчатова. Директору Физтеха кажется, что группа по ядру организационно изжила себя. Она ставила своей задачей привлечь внимание к ядерным проблемам, может быть, попутно и поэкспериментировать в этой области. Последние открытия убеждают, что попутно с другими делами экспериментировать в ядре нельзя. Ядро надо бросать или сосредотачиваться в нем.
— Вы знаете, что я никого не принуждаю заниматься тем, к чему не лежит душа, — говорил Иоффе, проницательно глядя на Курчатова. — Вы, Игорь Васильевич, в физике твердого тела добились больших удач… Может быть, не стоит дальше соединять несоединимое? Завтра я хочу поставить перед руководителями лабораторий вопрос о более четком разграничении тематики исследований…
— Разрешите и мне ответить завтра на поставленный мне лично вопрос, Абрам Федорович.
Курчатов в этот день по делам уехал в Ленсовет. Он мог, освободившись, возвратиться в институт Он выдал срочное задание всем лаборантам Герману, Володе, Мише, Саше, — неплохо бы посмотреть, как они трудятся. Но он не захотел возвращаться. Они трудились в лаборатории, возможно уже не существующей, над темами, от которых он, возможно, завтра окончательно отречется.