Норман Ростен
Прометей в Гранаде
Памяти великого поэта Испании Фредерико Гарсиа Лорки
Сном заснул он бесконечным.
Мхи зеленые и травы
раздвигают, словно пальцы,
черепа цветок кровавый.[1]
Рассказчик. Тихой августовской ночью 1936 года великий поэт Испании, ее лучший поэт, был вывезен на пустынную дорогу неподалеку от древней Гранады.
Там, освещенный фарами автомобиля, он спокойно стоял лицом к фалангистам. Их было не видно в темноте. Они боялись его глаз.
Там они и убили его – под небом и звездами его любимой Испании. Его тело было брошено в горькой придорожной пыли…
Федерико Гарсиа Лорка был любим испанским народом. Люди гордились и восхищались им. Он был их великий поэт и музыкант, их трубадур, чьи стихи и песни передавались из уст в уста. Цыганки танцевали под его красочную музыку, певцы повсюду исполняли его баллады. И часто они даже не знали, кто действительный автор этих песен. Еще чаще они не умели читать, но строки его стихов они носили в своем сердце.
Он дал людям песни, чтобы петь их в полях, вечерние песни и песни ненависти к их врагам…
Лорка не умер.
Хотя книги его были сожжены на площади Гранады, и тело его стало прахом, и кровь его высохла на земле, его образ и его песни убить нельзя. Они будут жить вечно…
Вестник. Я пришел из Малаги.
Весь день я шел сюда, от побережья
проделав вместе с солнцем путь немалый
крутой дорогой, что ведет в Гранаду.
Нелегкий путь. Ступни мои горят.
Я вышел рано. Утреннее солнце
у стен Малаги волны золотило,
и рыбаки спешили с парусами,
покуда ветер утренний не стих;
весь день я шел, болят мои ступни,
но я бежал, коль путь мой был не в гору,
бежал, ведь говорят, что здесь, в Гранаде,
в последний раз увидели его.
Молва прошла, что здесь его схватили,
когда на площадь шел он. Говорят,
они его схватили и связали,
и увели куда-то…
Лорка наш!
Он наш певец – великий и любимый! —
и шли мы, как на исповедь, к нему…
Пришел сюда я, чтоб его увидеть, —
не может быть, чтоб не было его!..
И вот мой путь дневной почти окончен.
Вот город с золотыми тополями,
с бассейнами воды священной, город
спокойствия, как все его прозвали.
А солнце уже низко над землей…
Постепенно нарастают звуки уличного шума.
Что это? У людей на лицах ужас.
Молчат… Никто не хочет говорить…
Спросил солдат – те ничего не знают…
Но я уверен, это здесь, в Гранаде,
здесь, в городе его, о нем мне скажут,
лишь стоит имя мне его назвать!
Друг! Сеньор! Амиго!..
Это правда, что его забрали,
нашего Федерико, нашего Лорку?
Первый горожанин. Если он ваш друг, ищите его, спасайте его.
Сегодня его не было на улице.
Сегодня он не читал нам своих стихов.
Потому и на площади пусто.
Вестник. А вы, амиго, знаете вы Лорку? Ведь он жил в этом городе, в Гранаде!
Второй горожанин. Он скрылся с туманом, а может, солнце унесло его…
Вестник (в панике). Федерико Гарсиа, где ты?
Я должен видеть тебя!
Я должен говорить с тобой!
Голоса горожан. Его не стало вдруг…
– Пришли на площадь мы его послушать – он там всегда читал свои стихи, – но не было его…
– Мы видели его после полудня – они вели его в горы…
– К той вершине, покрытой туманом…
– На веревке, привязанной к шее…
– Может быть, унесло его солнце?…
– На веревке, привязанной к шее…
– До сих» пор его нет!..
Вестник (отчаянно крича и убегая). Где ты, Лорка?
Куда они увели тебя?…
Я должен тебя видеть!..
Я должен говорить с тобой,
Федерико!..
Наблюдатель. Алло, Мадрид!..
Докладывает наблюдатель с аэростата К-4…
Человек на земле. Мадрид слушает вас, К-4, докладывайте…
Наблюдатель. Небо чистое, кроме низких облаков возле гор.
Обстановка спокойная,
видимость отличная —
местность просматривается на пятьдесят миль.
В бинокль видны малейшие детали —
даже рябь на реке можно пересчитать.
Легкие дымки на востоке – от артиллерии.
Под солнцем хорошо видна Гранада;
должно быть, их войска уже полностью заняли город…
Все спокойно… Если что-нибудь случится,
я немедленно доложу.
Доклад окончен…
Постепенно нарастают звуки шагов и тяжелое дыхание людей, идущих в гору.
Мануэль. В такую гору трудно подниматься…
Да и жара… Рамон, давай попьем…
Сегодня солнце словно озверело…
Рамон. И воевать трудней из-за жары…
Я пью воды не меньше стада коз,
куда она идет – не понимаю…
Мануэль. В ботинки… Потом вся идет в ботинки…
Рамон. Пойдем быстрее, Мануэль…
Мануэль. Ты слышал, пленник?
Иди, не то отведаешь цепей…
Слышен звук тяжелых цепей.
Рамон. Наш капитан спятил:
велит приковать человека
к скале у самой вершины…
Ясно, что он рехнулся…
Мануэль. Ужасная война, особенно в жару…
Рамон. Пленный еле идет.
Лошадь или мул были бы сейчас кстати.
Сеньор не отказался бы от лошади?
Лорка. Зачем так высоко идем мы в горы?
На площади меня заждались люди…
Рамон. Ты священник?
Лорка. Нет.
Рамон. Тогда ты им не нужен.
Лорка. Что бы ни хотели вы сделать со мной,
вы могли это сделать на улицах Гранады…
Мануэль. Капитан приказал вести тебя на вершину
и там приковать.
Так что молчи и следуй.
Лорка. Отведите меня назад!
И развяжите веревки!
Мануэль (шепчет). Это пленный – особый, он читал книги…
Рамон. Пуля сделает его таким же, как все…
Мануэль. Пуля сделает…
Рамон. Проклятое солнце!.. Проклятые горы!.. Дай ему воды, Мануэль…
Мануэль. Вот вода. Пей, да поскорее…
Рамон. Не торопи его.
Пить, как и любить, – дело личное.
Пейте как вам угодно, сеньор.
Мануэль. Сейчас бы отдохнуть неплохо было…
После войны, говорят,
вдоволь с тобой отдохнем.
То-то будет жизнь!..
Лорка. Поймите – тут какая-то ошибка.
Я не был солдатом.
Да и политикой не занимался.
Рамон. Довольно отдыхать. Пошли!
Наблюдатель. Алло, Мадрид!..
Докладываю с той же позиции.
Заметил людей – их трое,
они поднимаются в гору
к северу от Гранады
в зоне противника.
1
В качестве эпиграфа взята строфа из поэмы Лорки «Плач по Игнасио Санчесу Мехиасу». Отрывки из этой поэмы, включенные в пьесу, даются в переводе М. А. Зенкевича.