С интересом наблюдая за ними, я не заметил, как один из наших разведчиков отделился от колонны и направился к столпившимся женщинам. Я узнал в нем водителя Полещука, рослого, плечистого парня в узковатом темно-синем комбинезоне, когда тот вплотную подошел к средних лет женщине в плисовой безрукавке, в темно-лиловой, с белыми полосками паневе. Полещук, улыбаясь всем своим широким лицом, первым протянул ей большую лапищу и баском проговорил:
— Здоровеньки булы, тетка Оксана!
Та растерянно и оторопело оглянулась на своих подруг, зарделась до корней рыжеватых волос, быстрым, оценивающим взглядом смерила нашего разведчика с ног до головы и осторожно, робким движением коснулась ладонью руки Полещука.
— А я вас, тетка Оксана, сразу признал, — поспешил объясниться разведчик. — Вы дуже похожи на мою неньку, вашу сестру Наталку. Перший раз побачив и от узнав.
— Ой, боже мий, боже! — всплеснула руками женщина. — Гнат, а Гнат, ходь-ко сюды! Бачишь, хто до нас приихав на зализним авто? Це ж Грицко, сын Наталки и Остапа!
Тетка Оксана отступила на шаг, еще раз оглядела ладную фигуру разведчика Полещука, но взгляд ее уже был совсем иным, он лучился сквозь накатившиеся слезы.
— Я ж бачила його, колы вин буе зовсим-зовсим малюсеньким. — Женщина, смеясь и плача, обращалась к своим подругам, показывала руками, каким маленьким был Грицко. — А зараз, бачите, люды добри, якый парубок гарный вырис… Хоч и без батька и без матери…
— Як, без батька и без матери?.. — Грицко недоуменно глядел на тетку Оксану.
— Да, тут балакали всякое, — встрял в разговор дядя Гнат. — Ну, хтось и сбрехнув, що Остапа и Наталку давненько поубывалы.
— Вот враки так враки! — возмутился Грицко. — Батько бригадиром в колгоспи працюе, а маты — ланковой. В минулому роци в Москву ездила, медаль «За трудовую доблесть» из рук Михаила Ивановича Калинина получила. В гости вас, тетка Оксана и дядя Гнат, чекала-чекала. И батько тоже.
— Ох, Грицко, Грицко, — всплеснула руками Оксана, — вже у бога просыла, щоб вин крыла дав. Я б до сестрыночкы своей Наталки кожен день литала б…
— Нам же, Грицко, не тильки в гости до вас йихать, подывытысь в вашу сторону не дозволяли, — по-своему прокомментировал слова Оксаны дядя Гнат.
— Вот и приехали до вас, щоб вызволить из неволи, от фашизма спасти, — пояснил Грицко, показывая на разведчиков.
Полещук еще не закончил разговор с теткой Оксаной, дядей Гнатом и другими родственниками, которых в этом селе у него на удивление было много, а толпа, стоявшая поодаль, хлынула к нам, плотно окружила со всех сторон. Перемешались черные танкошлемы и зеленые пилотки с цветастыми платками, бараньими шапками и мятыми-перемятыми шляпами; селяне рассматривали машины, примеряли наши танковые шлемы и пилотки и без конца расспрашивали, как мы живем при Советах…
Наиболее плотно толпились люди вокруг Мазаева, то ли потому, что он среди нас был единственный в кожаной куртке, — а старшие мужики и женщины, видимо, помнили еще комиссаров гражданской войны, ходивших в таких же куртках, — то ли потому, что они сразу же и безошибочно признали в Мазаеве старшего начальника среди нас. К нему больше, чем к другим, сыпались вопросы. Командир роты, как и всегда, будто обогревая дыханием своим каждое слово, объяснял людям, что Красная Армия идет в Западную Украину и в Западную Белоруссию с тем, чтобы спасти своих братьев — украинцев и белорусов — от фашистского рабства.
— А какая у вас будет власть, какие порядки у себя установите — вам решать самим, — говорил Мазаев. И, к моему удивлению, его, кавказца, люди хорошо понимали, во всяком случае, не хуже тех, кто «балакал» по-украински.
Только теперь я догадался, что остановка в этом селе была вовсе не случайной. Мазаев заранее знал, что у Полещука здесь много родственников, и встречу с ними командир предвидел.
Разговаривая с нами, селяне то и дело оглядывались на большой дом, что стоял на отшибе от деревни.
— Кто там живет? — спросил Мазаев, указывая на этот дом.