Курсант торопился. Секундомер отсчитывал время, и Мазаев, не проверяя и не уточняя, подал команду на открытие огня. И, конечно, снаряды не накрыли цели.
После этого на каждой тетради Мазаев вывел: «Не путай настойчивость с упрямством». Срывы, конечно, были и после этого, но к окончанию училища их не стало. Как не стало и многих других черточек, вовсе ненужных командиру.
Весной 1933 года, успешно закончив артиллерийскую школу, он получил назначение в механизированную бригаду взвода артиллерийской разведки. Бригада находилась в Киеве, добраться до нее можно было на трамвае, но Мазаеву, как и другим выпускникам, предоставили первый месячный отпуск. Маташ приехал в Чечню, встретился с родными, друзьями.
Многое изменилось в станице с тех пор, как он уехал в Москву. Организовался крупнейший в республике колхоз имени В. И. Ленина, его председателем стал дядя Маташа — Нага Асуев, коммунист с 1920 года. Намного выросла комсомольская организация. Многие ребята из станицы ушли работать на нефтепромыслы, которые заметно расширились.
Месячный отпуск пролетел, как один день. Но Маташ не жалел об этом — его ждала интересная работа в артиллерийском полку.
Два года командовал взводом артиллерийской разведки. Отличился на больших киевских маневрах в 1935 году. Командующий войсками округа лично вручил ему подарок — кировские часы. В том же году лейтенанта Маташа Мазаева назначили командиром бронеразведроты 26-й танковой бригады, которая стояла тогда в городе Староконстантинове.
В этой роте я и познакомился со старшим лейтенантом Маташем Мазаевым в сентябре 1939 года. К тому времени он был уже вполне зрелым, сформировавшимся и опытным командиром. Рота, которой он командовал три года (один год Мазаев проучился на курсах усовершенствования командного состава в г. Ленинграде), славилась на всю бригаду отличной военной выучкой, боевой слаженностью и крепкой дисциплиной.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В госпитале о Маташе Мазаеве мне напоминали армейские газеты, пестревшие шапками и заголовками: «Больше пота в учении — меньше крови в бою», «Учиться тому, что нужно на войне!», «Тяжело в учении — легко в бою». Армия делала выводы из боев в Финляндии, коренным образом перестраивала методы обучения. Читая эти газеты, я представлял себе своего бывшего командира роты то на учебном поле, то на стрельбище: вот где ему открылся простор, не то, что минувшей зимой перед отправкой на фронт. Тогда Мазаеву приходилось делать все это на свой страх и риск, «выбивать» в штабе каждый лишний снаряд, каждый килограмм горючего. Теперь иное дело!
От этого еще сильнее захотелось выбраться из мрачных стен старинного госпиталя, поскорее встретиться с боевыми друзьями и, конечно же, в первую очередь с Маташем Мазаевым. Как-то он там, в Садовой Вишне, развернулся в новых условиях, представляющих собой полный простор для творчества командиров? Но мне еще только-только разрешили вставать с койки. Приходилось вновь учиться делать первые шаги, как в детстве. Только в сентябре я попал в 26-ю танковую бригаду. Пришел в отдел политической пропаганды — так теперь назывался политотдел, — опираясь на палку. Там посмотрели на эту палку и сказали:
— Погуляй, пока мы подберем тебе должность.
Я разыскал Уварова и Ковалева, с которыми вместе искупались в одной «купели» у острова Тупури-Саари, Петренко и Фалаллеева, ранеными со мной одним снарядом, а потом, предварительно созвонившись по телефону, поехал в гости к Мазаевым. Они жили все в той же квартире, что выходила окнами на базарную площадь. На фоне буйной зелени прошлогодние руины выглядели еще более убогими и удручающе неприглядными.
Маташ встретил меня тепло, по-дружески. Но «шпала» в его черных бархатных петлицах придавала ему солидность, еще большую сдержанность и вместе с тем, как мне показалось вначале, отдалила его от меня. Но потом это прошло, грань между ним, капитаном и мною, младшим политруком, как будто стерлась. Передо мной был все тот же Мазаев, каким я его знал: искренний, добрый, сердечный. И во внешности его тоже почти не нашел я изменений, только лишь разве то, что сильнее загорел, будто только что приехал с южного курорта. Выступающие крепкие скулы, обтянутые тугой кожей, стали буро-коричневыми, настолько они прокалились на летнем солнце. Значит, Маташ не задерживался в штабе, — отметил я про себя, — с утра до вечера находится с ротами в поле.
— Очень жалею, что не попал с ротой на фронт, — говорит он со все не проходящей болью. — Это ж такая школа… и проверка самого себя.
— Что ж поделать? Все равно рота воевала по-мазаевски, — стараюсь успокоить его.