— Да оно и сегодня, дорогой товарищ, не прохладно, — улыбнулся Мазаев, постепенно отходя от того, что пережил на батарее.
— Нет, сегодня еще терпимо. Чувствуется какое-то затишье перед большой бурей.
— Ты, Василь, так думаешь? — спросил Маташ.
— Почти уверен в этом, — ответил Тарасенко, и густые светлые брови его насупились. — Сколько же, черт возьми, можно отступать? До Волги-то рукой теперь подать. — Последние слова разведчик проговорил с ожесточением, в серых, всегда спокойных глазах горели желтые искорки.
Друзья присели на бровку полевой дороги, закурили, думая об одном и том же: положение очень и очень тяжелое, опасное для всей страны.
— Слушай, дорогой товарищ, — после продолжительного молчания заговорил первым Мазаев, — вот я прибыл на фронт после большого перерыва. Наблюдаю, присматриваюсь. И, знаешь, к какому выводу пришел?
— К какому? — заинтересовался разведчик. — Свежий глаз острее все подмечает.
— Помнишь первые дни войны?
— Конечно, помню.
— И немцев тогда помнишь — нахальных, самоуверенных, спесивых, лезших вперед без оглядки.
— Нахальства у них и сейчас с большим избытком, — произнес Тарасенко, выпуская кольцо табачного дыма.
— Нет, Василь, что ни говори, а немец нынче не тот, что был в начале войны, — горячо и убежденно заговорил Мазаев. — И сил у него еще много, и техники хватает, и злости хоть отбавляй. А уверенности, понимаешь ли, поубавилось. Осторожней стал.
— Какой черт, осторожней?.. Прет и прет.
— Прет-то прет, да с оглядкой. Вот сегодняшний пример. Дали ему по зубам — он и повернул свои танки обратно. А в прошлом году полез напролом.
— Что ж ты хочешь? — Тарасенко резко повернул голову к собеседнику. — Больше года бьем его, учим. Одна попытка захватить Москву сколько ему стоила! А Ленинград? А Севастополь? Одесса и Киев? Вот и осторожнее стал немец. Не зря же говорят, напуганная ворона и куста боится.
— Вот это-то я и заметил, дорогой товарищ, — согласился Маташ. — Спесь и уверенность с немца сползает, как с волка шерсть по весне.
— Сползает-то сползает, да… уж очень медленно, черт побери! Мы не вперед, а все еще назад с тобой топаем. Вот уже и Волга близка. Куда же дальше-то пятиться?.. — Тарасенко зло бросил окурок на землю, придавил его стершимся каблуком.
— Дальше некуда, — охотно согласился Мазаев. — Тут ему надо хребет ломать.
Тарасенко вскоре уехал готовить новый ночной поиск, а Мазаев остался на НП, занялся неотложными делами. За этими делами его и застал генерал, возвратившийся с правого фланга.
— Сегодня у нас было чуть потише, — сказал он, выбивая с гимнастерки дорожную пыль. — А у вас тут?
Мазаев доложил обо всем, что считал необходимым. Генерал, выслушав капитана, изучающе взглянул в его глаза.
— Что ж утаил, как батареей командовал? — спросил он. — Мне командир артполка так расписал это дело… Кстати, где научился артиллерийскому делу?
— Киевскую артиллерийскую школу в тридцать третьем году закончил, — ответил Мазаев.
— Значит, вы не только танкист, а и артиллерийское дело знаете? Это очень хорошо. Значит, взаимодействие мы с вами лучше будем организовывать.
— Жизнь всему научит, товарищ генерал. И в коннице довелось немного послужить, и в пехоте… — добавил Мазаев, но тут же оборвал себя, стал докладывать самое важное. — Но дело не в этом. Армейской разведке прошлой ночью удалось захватить «языка». Оказывается, четвертую танковую армию немцы повернули сюда. Сосредоточивают ее для удара на Сталинград.
— Так вот оно что!.. — присвистнул генерал. — Значит, сегодня было затишье перед бурей. Тогда давай обмозгуем, как нам быть завтра.
День начинался знойный и ветреный. Из закаспийских степей с утра потянуло сухим жаром. Тугой напор горячего воздуха низко клонил к земле высохшую за лето траву, накатывался на седые кусты бурьяна, сердито гнул верхушки тополей, срывал с них задубевшие листья. Мазаев уже давно был на ногах. На рассвете проводив генерала на передний край, он поочередно связывался по полевому телефону с частями, уточнял их задачи, рассылал с письменными приказами и распоряжениями офицеров связи. Словом, часов до девяти все шло, как и вчера. А потом началось… Над передним краем каким-то темным роящимся клубком нависли фашистские самолеты. Одни из них с воем и свистом идут в пике, другие круто взмывают вверх.
Не успели улететь самолеты, как по тем же местам ударили тяжелые орудия, вновь дыбя степь черными султанами разрывов.