В следующую среду после полудня появился Джон, чтобы отвезти ее домой. Он взял такси, и когда Мария стала возражать и говорить, что это слишком дорого, он лишь махнул рукой и всю дорогу промолчал, отвернувшись в сторону.
— Что-то случилось? — озабоченно спросила Мария.
Джон покачал головой.
— Господи, да ничего не случилось. Просто чудовищно устал. Весна наступила так быстро. Я не привык к такой жаре. — При этом он отвел от нее взгляд.
Чуть позже Мария почуяла, что от него пахнет вином. Когда он выпивал, то всегда приходил в молчаливое и подавленное состояние. На Главной она заметила мальчишку-газетчика. Она попросила таксиста остановиться, подозвала газетчика, но это был совсем другой человек, не тот, кого она знала. Мария спросила, давно ли он продает здесь газеты.
Парнишка посмотрел на нее непонимающим взглядом.
— Сколько себя помню, — сказал он. — Давно, конечно, давно.
Они поехали дальше. На улицах было много автомобилей. Фасад дома, в котором находилась «Закусочная Чарли», наспех отремонтировали, в окна вставили новые деревянные рамы и витринные стекла, однако на стене были еще отчетливо заметны следы взрыва. В кафе было полно народу, даже больше, чем до взрыва. Это показалось Марии противоестественным, и она быстро отвернулась, чтобы не дай Бог вновь не вспомнить, как она бежала по улице и кричала: «Убийцы!»
Когда вышли из машины, Джон показал на противоположную сторону площади.
— Там, где кафе, после взрыва работал штаб по ликвидации последствий взрыва. Там я нашел твою сумочку и удостоверение.
Мария кивнула и взглянула на площадь, заполненную движением и солнцем, так что можно было подумать, что все снова в полном порядке.
— Чудесный вид, — сказала она.
Джон расплатился.
— Это точно, — пробормотал он мрачно, и звучало это так, словно хотел сказать: будь все проклято.
Поднявшись в квартиру, Мария прочитала письмо, присланное из Учреждения: сразу после выписки из больницы ей надлежало немедленно явиться на службу, где будет принято решение о ее новом назначении. Она смотрела на Терезу, занятую приготовлением обеда, на детей, за две недели ее отсутствия выучившихся совершенно новым словам, заимствованным, по-видимому, из официальных сообщений, на Пьера, который вдруг посреди разговора заревел, на Джона, который укрылся за своей газетой, и думала, что все начинается сначала, все, все, все: либо служба в Учреждении, либо жизнь в страхе перед нуждой и совершенно безнадежные поиски выхода, которого не существует, которого никогда не существовало и который без Роланда был ей совершенно не нужен. Да, Джон, пожалуй, прав. Будь оно все проклято.
Было еще темно, когда Мария вышла из дому. В Учреждении ей пришлось долго томиться перед фотоэлементом. Уборщица сказала, что ей следует дожидаться здесь, пока позовут. Мария не могла спокойно стоять на месте. Она пыталась ни о чем не думать, не думать и о том, что ей предстоит выдержать еще один из этих бесконечных допросов, которыми мучили и унижали служащих в Учреждении. За прошедшие две недели ей несколько раз удавалось просто отключаться, она этому научилась. Дело тут было в умении сосредоточиться и правильно дышать. Стоит только сконцентрировать внимание на том, как дышишь, и все мысли тут же покидают голову. Только дыхание становится тяжелее. Когда усиленно размышляешь, как ты дышишь, получается что-то неправильно. Если в этом положении тебя ущипнут за бок, сознание реагирует на боль, и дыхание становится ровным, а через некоторое время, если тебе повезет, голова и тело делаются словно пустые оболочки, прежде чем сознание вновь начинает работать.
Звук гудка, дотоле ей незнакомого, донесся до Марии. Одновременно выключили луч светового барьера. Мария двинулась в сторону кабинета бригадефюрера. За письменным столом сидел незнакомый ей человек. В пяти шагах от него она остановилась.
— Мне нужен бригадефюрер, — сказала она.
— Это я, — ответил мужчина.
— Извините, пожалуйста, меня зовут…
— Я знаю, — прервал он ее. — Что вы себе воображаете. Подойдите ближе.
Он беззастенчиво рассматривал ее.
— Незаметно, что вы были ранены.
— Меня ранило в ногу, — ответила Мария.
— Покажите руки!
Мария вытянула руки вперед.
— У вас есть бумага, подтверждающая ваше пребывание в больнице?
Она вынула из сумочки справку о выписке и копию протокола, составленного полковником.
— Вас допрашивали?
— Прямого допроса не было, — сказала Мария. — Меня попросили дать кое-какие разъяснения. И поскольку все вопросы были связаны с моими наблюдениями до и после террористического акта, я на них ответила. Я составлю об этом донесение.
— Доложите об этом вашему начальнику. В моем подчинении вы не находитесь. Мне поручено проверить, к какого рода службе вы пригодны в дальнейшем. Нам ничего не было известно о характере ваших ранений. Если бы у вас осталась шрамы на лице, на шее или на руках, к дальнейшей службе вы были бы непригодны.
— А куда мне теперь обратиться?
— По коридору вторая дверь налево. — Он поднялся из-за стола, достал с полки дело и что-то записал в него. — Вот. Здесь результат вашего освидетельствования с моим заключением. Вы не имеете права заглядывать в эти записи. Немедленно отправляйтесь к своему непосредственному начальнику.
Мария взяла папку с делом.
— Я хотела спросить…
— Спрашивать запрещено, — прервал ее бригадефюрер. — Ступайте.
На второй двери слева было написано: «Обербригадефюрер», и Мария вспомнила о человеке, с которым шла рыжеволосая женщина, встретившаяся ей тогда в подвале. И хотя это воспоминание пробудило в ней страх, было в нем и что-то успокаивающее. Новый начальник вряд ли станет…
Мария постучалась и вошла.
— Ну что, — громко произнес мужчина, сидящий за письменным столом, — вы довольны?
Это был ее прежний начальник.
— Да, бригадефюрер.
— Обербригадефюрер! Повышение состоялось два дня назад. Что вы хотели сообщить?
Вместо ответа Мария протянула ему папку с делом.
— Моя служебная характеристика. И справка о выписке из больницы.
Обербригадефюрер открыл папку и бегло просмотрел записи в ее деле.
— Вы не заглядывали в ваши бумаги. Похвальная дисциплинированность. У нас есть способ это проверить. Учреждение нельзя обмануть. Дайте взглянуть на вас. Характер ранений?
— В нижней и верхней части бедра.
— Покажите.
— Рана сверху еще забинтована.
— Я хочу взглянуть на повязку.
Мария нерешительно подняла юбку, затем осторожно стала спускать чулок.
— Вам ясно, что вы тоже получили повышение по службе? Я имел право выбрать себе новую сотрудницу. Я выбрал вас.
— Я благодарна вам, господин обербригадефюрер, — с горечью ответила Мария, но он не заметил этого оттенка.
— Очень благодарны, — сказал он.
— Чрезвычайно благодарна. — Мария сняла с себя чулок.
— Подойдите.
Мария подошла ближе.
— Еще ближе. — Обербригадефюрер заставил ее подойти совсем близко, так, что она чувствовала его дыхание. — С каких это пор вы наглухо застегиваетесь?
Мария обливалась потом. «Словно скотина какая-то, — думала она. — А Милли мертва. И Роланд, должно быть, был одним из ее убийц, почему бы и нет. Тяжело об этом думать».
— Снимите, — сказал обербригадефюрер и потянул за пояс юбки. — Я хочу взглянуть, действительно ли вы в целости и сохранности.
«Мальчишку-газетчика повесят, а вот этот будет жить. Что тут поделаешь? Ничего». Без всякого сопротивления она дала стянуть с себя юбку и все, что было под ней. Он обнял Марию.
— Прямо здесь? — спросила она.