— Если бы тех парней прислал Роланд, — тихо произнесла она, — они бы мне хоть как-то об этом намекнули. Мы ждали от него известий. А эти просто вошли к нам в дом и вели себя так, словно они — хозяева в городе. Наверно, они и были хозяевами.
— Как вас понимать?
— Они потребовали еду. В подвале заброшенного дома мы один раз наткнулись на консервы и картошку и принесли их домой. Мы обязаны были прислуживать им за столом. И еще они переходили на шепот, когда что-то обсуждали друг с другом. Мы приняли их за агентов. Впрочем, точно мы этого не знали, да нам и было-то все равно. Мы хотели одного — никому не мешать и не вызывать подозрений. Потом, когда уже появились строители и принялись сносить дома, эти двое дали нам денег, ведь мы постоянно кормили их. Только позже, на улице, я заметила, что нам дали много денег. Слишком много. Мы испугались, что нас обвинят в воровстве. Вот я и вернулась, чтобы отдать назад часть денег. А когда вошла в нашу старую квартиру, они уже лежали мертвые. Прораб, руководивший сносом домов, стал выяснять, как меня зовут, хотя раньше просто не замечал. Потом он запер меня в бытовке, а через какое-то время велел выпустить, сказав, что все в порядке. И если трупы лежат лицом вниз, все равно это не основание для подозрений.
— Странно, правда?
— Что странно?
— Я говорю, странно, что ваш муж больше не объявлялся.
Мария не знала, как отвечать дальше. Записку без обращения и подписи, которую она получила через несколько часов после переезда на новую квартиру, возможно, прислал Роланд. В любом случае, его рукой был написан и ее новый адрес, и короткий совет, куда обратиться, чтобы получить работу. С другой стороны, откуда он так быстро узнал, что они переехали? И потом, совершенно официальный тон. Это было странно, и Тереза сказала, что совести у него нет, но Мария никому не разрешала говорить о Роланде плохо.
В эту минуту зазвонил телефон. Бригадефюрер снял трубку, назвал себя и долгое время не произносил ничего, кроме «да» и «нет». В конце разговора он сказал: «Не вижу никаких затруднений», повесил трубку, раскрыл папку с делом и стал что-то записывать. Казалось, он совершенно забыл о существовании Марии, и она была рада, что допрос прервался столь неожиданным образом. Она смотрела на стену за спиной бригадефюрера, белую и пустую, украшенную только гербом города: два черных лебедя с широко раскрытыми красными клювами и переплетенными шеями на белом фоне в красном обрамлении.
— Вы уже забрали детей из приюта? — неожиданно спросил бригадефюрер.
— Да, — ответила Мария.
— Возникли проблемы, когда вы их забирали?
— Нет, у меня сложилось впечатление, что в приюте рады были от них избавиться. Они нам посоветовали записать детей в садик на Главной улице, шестьдесят семь, а когда выяснилось, что мы там теперь живем, отреагировали на это очень недружелюбно.
Бригадефюрер отложил ручку.
— Вы в самом деле умеете наблюдать. И, как видно, совершенно не отдавая себе в этом отчета. Просто так получается, да? Точность и умение наблюдать за нарушениями установленного в городе порядка — вот что вам теперь потребуется. И еще, — добавил он совершенно иным тоном, — умение молчать.
Мария съежилась под его пристальным взглядом.
— Я упомянула о происшествии в Садовом переулке только потому, — быстро сказала она, — что вчера меня предупредили: от Учреждения нельзя ничего утаивать.
— Это правильно. Учреждению все известно. Вот, возьмите. — Через письменный стол он протянул Марии план города. — Для ознакомления. И хорошенько прячьте от посторонних глаз все, что получите в Учреждении. Никто не имеет права видеть эту карту, вы обязаны молчать даже в полиции.
Мария расписалась в получении.
— Договор о зачислении вас на службу.
Мария поставила подпись и под ним.
— Отныне инструкции, которые дает Учреждение, определяют вашу дальнейшую жизнь. Все, что полезно Учреждению, полезно и вам. Не забывайте об этом никогда, чем бы вы ни занимались. В конце рабочего дня вы являетесь ко мне на доклад. Впредь не закрывайте рукой фотоэлементы, а когда пойдете по улице, переходите иногда на левую сторону тротуара. Так легче вглядываться в лица встречных. Преступника часто распознаешь по взгляду. Тот, кто слишком пристально заглядывает вам в глаза, уже подозрителен. А уж тот, кто делает все, чтобы не смотреть на вас, заслуживает особого внимания. Кроме того, в общении с людьми избегайте всякой доверительности. Не следует отвечать на вопросы, касающиеся вашей личной жизни. Оставайтесь замкнутой. Внешняя служба заканчивается в восемнадцать часов. Ровно в восемнадцать пятнадцать вы обязаны вернуться, поэтому стройте свой маршрут так, чтобы успевать. Вопросы есть?
— Да, — сказала Мария. — А что я должна делать?
— Но ведь это совершенно ясно. Ваша задача — выявление вредителей, тех, кто портит общественное достояние: плакаты, призывы, официальные сообщения. И кроме того, злопыхателей, расклеивающих нелегальные листовки и воззвания. Вы должны выискивать этих людей, запоминать, как они выглядят, и составлять их точное описание. Остальное — наша забота. Надеюсь, вы понимаете, что правопорядок существует и на улице? Еще вопросы?
— Все ясно, — ответила Мария.
Он взмахнул рукой, и дверь открылась. Еще один взмах, и Мария вышла в коридор.
Женщина, убиравшая первый этаж, куда-то исчезла. Покидая здание, Мария заметила камеру, следящую за входом со стороны улицы и фиксирующую каждого, кто входил в парадное. Мария зябко запахнула пальто. Заметно похолодало, стал накрапывать дождь. За густой пеленой мелких капелек влаги скрывался город, который ей предстояло узнать, и Мария пошла тем же путем, которым утром добралась сюда. Если не считать Учреждения, в этом огромном городе для нее не было других ориентиров, кроме просторной площади перед собором да дома, в котором она жила с позавчерашнего дня.
Она повернула на запад и скоро оказалась на Главной улице, совсем рядом с супермаркетом, в котором вчера делала покупки. На другой стороне улицы она заметила вывеску: «Закусочная Чарли». Мария вошла туда, прямо у стойки выпила чашку горячего чая, прикинула, сколько останется денег, если она купит детям сласти, а себе — бутерброд. Она постояла перед супермаркетом, сравнивая цены в витрине с теми, что видела в расположенной поблизости лавочке, потом решила, что денег все же маловато, и разочарованно поплелась дальше. Дождь, холод, никакого просвета, а ведь она, по правде сказать, еще и радоваться должна. Мария свернула с Главной улицы и пошла извилистыми переулками, пока совершенно неожиданно не оказалась у дома, в котором жила еще два дня назад.
Почти все здания на этой улице уже снесли, осталось только два угловых дома. Кругом высились горы щебня, все выглядело уныло и пустынно. Мария подошла к краю котлована, вырытого еще до того, как начали сносить дома. Через него вместо прежних шатких мостков был перекинут крепко сколоченный деревянный настил. Мария шагнула на него. Ей хотелось увидеть знакомые лица.
— Там нельзя стоять, — крикнул ей незнакомый мужчина.
— Я ищу прораба, — прокричала Мария в ответ сквозь шум машин.
— Зачем он вам? Вы что, живете в соседнем доме? Хотите пожаловаться на шум? Ваши соседи уже приходили жаловаться. Шум в самом деле сильный, но мы без надобности машины не включаем, а ночью здесь тихо.
— Я не из-за шума, — крикнула Мария. — У прораба могут быть для меня какие-нибудь известия.
— Могут быть? От кого?
Мария помедлила с ответом.
— От Роланда Савари.
— Я такого не знаю.
— Его знает прораб.
К ней приближался человек в чистой спецовке.
— Что вам нужно?
— Я ищу прораба.
— Вот как? — Он вплотную подошел к Марии и с неприязнью взглянул на нее. — Я прораб.
— Вы? Насколько я помню, здесь был другой человек. Может быть, тот, кого я имею в виду, вовсе и не был прорабом. — Она описала его внешность.
— Таких здесь нет. И о Роланде Савари я слышу впервые.
— Я ищу человека, который два дня назад обнаружил в цветочной лавке два трупа. Мы жили там.