— Лучше нам уйти.
— Тихо. Дай дослушать. Я хотела сдать Пьера и Изабеллу в интернат поблизости, но не было свободных мест. Им могли бы дать скидку. Там такая чудесная зелень.
— Следующим шагом, — помолчав, сказала она, — будет, видимо, требование мобилизации отрядов горожан. Слушай. Теперь они говорят о поддержании государственного порядка, об укреплении дисциплины. Сейчас заговорят о необходимости защитить общие завоевания. О, Джон, то были не друзья Роланда, на сей раз были чиновники.
— Что ты имеешь в виду?
— Бомбу подложили власти, — шепнула Мария.
— А теперь люди требуют того, чего власти никогда не смогут сделать. Пока нет. Послушай, в этом заведении наверняка полно шпиков.
— Хочу посмотреть, не узнаю ли кого из них.
— Я бы не советовал, — сказал Джон. — Думаю, нам надо идти домой. Тереза будет волноваться.
— Да, именно так вам и следует поступить, — раздался чей-то голос за спиной Джона. — Можете выйти через двор, если не хотите, чтобы вас перемололи в этой давке.
Джон обернулся и оказался нос к носу с Роландом.
— Вот ужас-то, правда? — сказал Роланд. — Мертвый ребенок, страшнее не придумаешь!
— Вы знаете, как пройти через двор? Можете указать нам дорогу?
— Да, конечно. Мне и так надо идти. — Роланд взглянул на свои часы. Стрелки показывали половину двенадцатого. — Стоят. А я уж давно не замечаю. — Он протянул руку с часами Марии. — В это время я еще на работе.
— Где именно? — спросила Мария.
— В гавани. Разгружаю баржи. — Он толкнул в бок стоящего рядом человека. — Который час, дружище?
— Почти двадцать один ноль-ноль. Можно считать, ровно.
— Тогда давайте быстрей, — тихо сказал Роланд.
Он начал пробиваться к двери. Мария последовала за ним.
— Надо пройти мимо туалетов.
— Только не туда, — ответила Мария. — Туалеты могут сообщаться с подвалами сотрудников.
— Откуда ты знаешь?
— Пойдем скорее куда-нибудь в угол. У них нет твоего фото. Они не знают, как ты выглядишь, но фотографируют всякого, кто рядом со мной. Зачем тебе все это?
— Тебе не понять, малышка.
— Оставь меня здесь. Мы не можем ни минуты быть вместе, ты должен немедленно уходить.
— Все будет хорошо.
— Ничего хорошего не будет.
— Я заберу вас.
— Когда? Сейчас?
— Скоро.
— Это будет уже слишком поздно.
— Сейчас нам нельзя говорить. Может быть, в доках, а?
— Может. Беги. Я вернусь и подожду несколько минут… Роланд?
— Что?
— Не делай этого, прошу тебя, не делай.
— Я должен. — Пользуясь темнотой, он наклонился, чтобы поцеловать ее.
— Не прикасайся ко мне. Я не вынесу этого. Уходи. Кругом одно страдание.
— Я должен это сделать, пойми же. Должен. Я не могу больше просто смотреть.
— Это грозит тебе смертью.
Раздался свист. Мария обернулась. Джон стоял у задних дверей.
— Они перекрыли улицу, — сказал он, — не знаю, почему.
— Возле доков, — убегая, шепнул Роланд.
— Возле доков, — повторила Мария.
— Что он сказал? — спросил Джон.
— Ничего, — ответила Мария. — Подождем немного и пойдем.
Они вышли через задний двор и, услышав сирену группы захвата, вернулись в закусочную, а затем покинули заведение Чарли через переднюю дверь.
— Это был друг Роланда, — сказал Джон.
— Кто?
— Тот, у которого он время спрашивал. Он нас немного проводит.
— Ах, тот. Как я устала.
— Мы вот-вот будем дома.
Перед Соборной площадью улица была перекрыта. Полицейские образовали живую цепь и никого не пропускали. Это означало, что велись поиски бомбы, еще это означало, что в кафе, расположенных перед собором, дело дошло до потасовок. Кто-то уверял, что запланированная демонстрация перед Учреждением запрещена и, стало быть, никому нельзя в ту сторону.
Джон вытащил свое служебное удостоверение и сказал, что ему надо пройти, он живет в той стороне. Полицейский, с которым он заговорил, уставился на документ и ответил, что все понимает, но поделать ничего не может, так как «вся толпень позади попрет вслед», и что с этим удостоверением можно пройти всюду, но только не через этот кордон, очень жаль, но надо попытаться пройти боковыми улицами, там проход свободен, а до дома номер 67 можно и дворами добраться.
— Облава? — спросила Мария.
— Нет, не облава. Просто дан приказ блокировать Главную площадь.
Какое-то время они топтались на месте. Полицейский стоял перед ними, руками и плечами сросшись со своими коллегами в униформе и упираясь ногами в мостовую. Вид у него был довольно несчастный. Потом загремел громкоговоритель. Людям предлагалось тихо-мирно разойтись. В толпе стало посвободнее, и Джону удалось вместе с Марией пробиться к ближайшей боковой улице. Преодолев сотню-другую метров, они выбрались из людского круговорота.
— Ну, что ты на это скажешь? — спросил Джон.
— Ничего.
Окна по обе стороны были темны и плотно закрыты.
— Я имею в виду Роланда.
— Ничего, — ответила Мария. — Я думаю, за нами идет человек из Учреждения.
— С какого времени?
— Не знаю. Наверно, он тоже был у Чарли.
— Как он выглядит? — осведомился Джон.
— В темном пуловере до подбородка.
Джон остановился, закурил сигарету и посмотрел назад. Он обшарил взглядом весь переулок вплоть до Главной улицы, откуда доносился шум.
— Он мог видеть Роланда?
— Во дворе? Нет.
— А раньше?
— Не знаю.
— Мог он тебя сфотографировать?
— Вряд ли, — сказала Мария, — в таком случае он давно ушел бы и не стал нас преследовать.
— Но что ему нужно, черт возьми?
— Терроризировать меня, — ответила Мария. — Чтобы я боялась.
— Но ведь ты не боишься, правда? Или?.. Нет, сейчас тебе не страшно. — Он взял Марию под руку и двинулся вперед. — Скажи Терезе, что я приду попозже, может быть, очень поздно. Хочу посмотреть на этого человека вблизи.
Мария остановилась.
— Иди же, — велел ей Джон. — Уходи, тебе говорят. Дальше — не твоя игра. Теперь уж я поиграю.
Отперев дверь в квартиру, Мария увидела бледное усталое лицо Терезы.
— Ты одна?
Мария кивнула.
— Джон просил передать, что будет попозже.
Она вошла в темную комнату, где спали дети, и поцеловала их. Дети спали в обнимку, одеяло сбилось на сторону. Мария открыла окно и встала за шторой. До сих пор она делала то, что могла. Теперь игру ведут другие. Джон прав. Казалось, у нее отняли право принимать решения, но она знала, что никого такой возможности лишить нельзя. Мария вернулась к Терезе.
— Роланд приходил? — спросила Тереза.
— Мы толком и не поговорили.
— А Джон?
Мария посмотрела на ее руки, красные, огрубевшие, с потрескавшейся кожей от частых стирок и щелочных растворов, с которыми Тереза имела дело на работе.
— Не темни, — сказала Тереза, — я думаю, вернее, знаю, он хочет к Роланду. Он всегда этого хотел, только не знал как. Раньше я думала, его что-то здесь удерживает, но… — она запнулась.
— Дети?
— Дети, лебеди, успех, самоутверждение, привычки, привязанность к месту, может быть, и ты, не знаю даже.
— В городском саду цветут первые розы.
— Знаю. Я была там сегодня с детьми. Я думала, Джону будет приятно, что я интересуюсь его работой, но ведь его не было.
Они молча глядели в пространство, и каждая думала о своем. Жизнь здесь близилась к концу, не в частном смысле, а для всего города. Он начал вооружаться, и на каждого, кто взял в руки оружие, чего доброго, будут составлять протокол, и не на старинный манер, а все по пунктам, буквально все: наклонности, способности, темперамент, пристрастия. Вот-вот начнут опрашивать детей относительно настроений их отцов, а от отцов требовать письменные отчеты о воспитании детей, одних будут награждать, других стращать, всех пропустят через невидимое сито. Запустят механизм повышения квартплаты, выселений, увольнений, все согласно предписанию. И жизнь начнет вымерзать, будет холодной, ясной и неподвижной.