Но именно быстрое продвижение строительства подтолкнуло Марию в конце четвертой недели вновь переправиться в город. Теперь все было как будто налажено, не хватало только Роланда.
Ее отлучки становились все более длительными, в урочный час она не возвращалась к месту встречи, целыми днями пропадала неизвестно где. И никто не отваживался расспрашивать Марию. Иногда ее встречали стоявшей на пирсе, или она вдруг появлялась из-за груды ящиков. Мужчины всегда с неизменным облегчением сажали ее в лодку. Она сидела рядом с ними и молчала. А когда исчезала вновь, у Катарины было такое чувство, что лагерь опустел наполовину.
Паук
К концу июля город стал напоминать бурлящий котел с колдовским варевом. Время от времени вводился комендантский час, с удивительной регулярностью нарушаемый беспорядками. Начались облавы, блокирование улиц, аресты. Полиция схватилась с Учреждением и Госбезопасностью, которая воевала с Учреждением и полицией, Учреждение вступило в борьбу с городом, а ИАС — со всеми и вся. Не существовало ни одного закоулка, где можно было бы чувствовать себя спокойно, а покидать город, как и входить в него, запрещалось. Повсюду стояли солдаты, и прохожих хватали безо всяких на то оснований. Многие из попавших в облаву не вернулись домой, об участи этих людей не знал никто. Учреждение молчало и выжидало. Время работало на него. Сеть была наброшена.
Мария всегда проходила кордоны. Она знала, кто есть кто, а ее имя и фотография уже выпали из проскрипций. Только Госбезопасность не приняла на ее счет окончательной версии. Дело было за трупом.
Сначала Мария искала Роланда в гавани, затем — в зоне санации и, наконец, и все чаще, в районе Учреждения, в центре города, но Роланд как сквозь землю провалился. Не исключено, что его вообще уже здесь не было. Мог он, конечно, и погибнуть, но Мария не сомневалась в том, что он жив. Дома, в деревне, бытовало поверье: если умирает любимый человек, то останавливаются часы. Часы еще тикали. Когда ей случалось попадать в непроходимую толчею, она использовала потайные ходы Учреждения. А если в них находиться недолго, никто этого не заметит, надо только побыстрее выбираться наверх. Иногда она ловила секретную информацию, ей было достаточно услышать мимоходом обрывок фразы, и она уже знала, о чем идет речь. Свои сообщения она писала на дверях и воротах, плакатных щитах и афишных тумбах. Она оставляла на них имена разыскиваемых людей, предостережения и адреса. Мария не была уверена, что это занятие имеет какой-либо смысл. Бывает так, что шаги, предпринятые наудачу, оказываются верными, а те, что десятки раз обдумаешь, — ложными.
«Мальчики Калеры умрут, — писала она на дверях гимназии поблизости от своей бывшей квартиры, — ни один из них не вернется; и Танимо тоже».
«Калера» — составная часть пароля, услышанного ею на улице, другая его часть — Танимо — была конспиративной кличкой одного человека из ИАС. Но здесь безраздельно господствовало Учреждение, находился центр Гражданского ополчения. Здесь же организовывали подполье его враги, но не союзники. Танимо — это ловушка. Мальчикам Калеры — шестнадцати-семнадцатилетним грозила бы гибель, если бы они выступили против ИАС. А они наверняка что-то задумали, наверняка. Вот один из них в начале, другой — в конце улицы, оба слоняются, напустив на себя скучающий вид и засунув руки в карманы, но глаза слишком настороженные и губы готовы в любой момент издать разбойничий свист. Может быть, предостеречь их? Может, это спасет жизнь нескольким убийцам и будет стоить жизни другим? Уже не одно поколение таких вот юнцов обитают со своими папашами в городских дворцах и уже много лет держат в руке узду, бич, которым стращают людей вроде Джона и Терезы. Это по милости обитателей хором у людей согбенные спины и сломанные челюсти. Нельзя их любить, нельзя даже просто выпускать на улицы, им можно желать только несчастья.
В зоне санации она попала в облаву. Сначала она пошла вслед за человеком, который показался ей настолько похожим на Роланда, что иного она и допустить не могла. Какое-то время следила за ним, всматривалась в походку и жесты, и как раз в тот момент, когда решилась заговорить, чтобы услышать его голос, взревела полицейская сирена. Из-за угла вывернула машина. Это было спецподразделение, находившееся в подчинении у Службы госбезопасности. Полицейские вели на поводках собак и окружали дом. Одно из окон третьего этажа было открыто.
— Меня вам не взять! Живым на дамся! — кричал мужчина наверху.
Через мегафон прозвучала команда, жильцам дома было приказано выдать мужчину. Вместо ответа с крыши открыли огонь. Полицейские подались назад. И тут вдруг улицу залил яркий свет. Дом был подожжен, невзирая на то что там находились люди. В окнах показались размытые дымом лица. Выйти на улицу через парадное было явно невозможно. Издалека послышалась сирена пожарной машины. Кто-то прыгнул вниз, тело ударилось о мостовую. Ни один из прохожих не осмелился к нему подойти. Зато подбежал полицейский и удостоверился, что упавший мертв. И тут началось всеобщее бегство. Жители соседних домов, словно сговорившись, высыпали на улицу. Одни тащили узлы, чемоданы, другие выскочили с пустыми руками. Людская лавина увлекла за собой Марию, но выход с улицы был уже перекрыт. Пожарные оцепили горящий дом. Тушить не тушили и жильцов не спасали, просто стояли с равнодушно-самоуверенным видом людей, которые имеют дело со смертью, но при этом знают, что им самим она не грозит.
— Гасить надо, а не заслоны устраивать! — кричал кто-то из толпы.
Дым ел глаза. Видеть ничего было нельзя, можно было лишь слышать: треск горящего дерева и крики людей.
— Гасите пожар, гады! — надрывался все тот же голос.
Полицейский, что стоял ближе других, схватил его.
— Имя, место работы?
— Зачем тебе? — задиристо ответил мужчина, а потом как-то обмяк, съежился и сказал все, что требовалось. Тем не менее его увели. Вдруг пробежал слух, что пожарные возьмутся за дело только после того, как поймают беглеца. Огонь грозил перекинуться на ближайшие дома. Голос из мегафона приказывал беглецу сдаться.
— Что они, смеются, что ли? — сказала женщина, стоявшая рядом с Марией. — Он уж сгорел давно. Четверть часа как полыхает.
— Тушить! Тушить! — заревела толпа. Людям удалось прорвать полицейский кордон. Дым был страшный. Огонь тоже. Нельзя было ни смотреть, ни дышать, ни выбираться из этого ада. В какой-то миг показалось, что полицейские собираются стрелять в толпу, и тут вдруг пожарные принялись заливать пламя. Они воздвигли целую стену воды между горящим домом и соседними зданиями, посыпался дождь пепла и темной от гари воды. Один труп уже оттаскивали в сторону.
— Ему уже не больно, — раздался чей-то голос, — отболел свое.
— Ему-то хорошо, — ответил другой, которого не было видно из-за дыма.
— Господи, Боже мой! — воскликнула Мария. — В этом городе уже завидуют мертвецам.
Кто-то тронул Марию за руку.
— Не надо, успокойтесь.
Мария обернулась и увидела черное от сажи лицо пожилой женщины. Тут наконец послышалась сирена скорой помощи.
— Успокойтесь, — повторила она. — Они только и ждут повода, чтобы открыть стрельбу. Не надо больше ничего говорить, это не поможет.
Мария взяла женщину под руку. Улица пришла в движение. Но было неясно из-за чего; дым стал еще чернее и гуще, но огонь, казалось, было уже не погасить. Тут все колыхнулись к началу улицы. Машина скорой помощи прорвала кордон, и в образовавшуюся брешь ринулись люди.
— Можно и назад попробовать, — сказала женщина, — но одной мне не осилить. Я покажу вам дорогу, если пойдете. Хотя бы чуть-чуть, пожалуйста.
— Хорошо, идемте.
Мария двинулась вслед за женщиной, они прошли через задымленное парадное, затем — через двор. Там были незапертые железные двери, ведущие в следующий двор. Здесь тоже все заволокло дымом, но не таким густым, как на улице. Они миновали двор и через подъезд соседнего дома вышли на улицу.