Тяжелые двери со скрежетом раздвинулись, и нашему взору предстал абсолютно пустой багажный вагон, в центре которого сиротливо стоял небольшой, размером с холодильник, ящик. В дальнем углу вагона что-то зашевелилось, потом появилась заспанная физиономия пожилого человека в железнодорожной фуражке.
— Который час? — спросил он. Сообразив, что поезд уже прибыл, обрадованно поздоровался. Со всеми за руку. — Примите груз, — сказал он, — и гоните расписку, что доставлено вовремя.
Одной истории с печкой, приведенной здесь в значительном сокращении, ибо еще надо было подобрать к ней трубу соответствующего (с точностью до десятой доли миллиметра) диаметра, достаточно, чтобы представить себе масштабность и значительность всех сложностей, препятствий и препон, которые Виктору Аркадьевичу Сватову пришлось преодолеть за шестьдесят семь дней, прошедших со дня приобретения дома до торжественного момента его заселения.
Тем не менее все непреодолимые сложности были осилены, титаническая деятельность с небольшим отступлением от срока завершена, и к назначенной субботе все было готово, включая и баню, из ржавой жестяной трубы которой (отысканной Сватовым по совету вездесущей Анны Васильевны на совхозной свалке) повалил густой дым, отчего дом Сватова, сверкающий свежим смолянистым тесом и непросохшими красками в волнах еще по-летнему свежей зелени, стал вдруг похож на не большой двухтрубный и двухпалубный пароход, готовый отплыть в свое первое плавание.
Можно было встречать гостей.
Часть третья
САТИСФАКЦИЯ
Глава первая
ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ АРГУМЕНТ
Увы, но и с окончанием работ (и устройством по такому поводу большого торжества) история дома в сельской местности далеко не завершилась. Самое «интересное» в ней начиналось только сейчас. И для Сватова, и для Дубровина, и для Кукевича, и для Куняева, для Пети, для Птицына — вообще для всех собравшихся у Сватова на новоселье, точнее, для тех из них, кто имел хоть какое-то отношение к приобретению недвижимости и превращению захудалой избенки в настоящий загородный дом.
Разумеется, и для меня, из стороннего наблюдателя и летописца оказавшегося вдруг прямым участником событий. А точнее, выражаясь языком процессуальным, соучастником.
— Ну тебе-то как раз поделом! — высказался на сей счет Дубровин. И был, пожалуй, прав.
Не однажды я уходил от всяких напастей своих друзей, оставаясь в сложнейших для них ситуациях в стороне и умело отвлекаясь на текущие заботы, которых всегда невпроворот, во всяком случае, всегда хватает на любое оправдание собственной бездеятельности или нерешительности, в свою очередь оправдываемых нежеланием впутываться. Не однажды ограничивался дружеским участием и добрыми советами там, где ждут прямой помощи и поддержки.
Впрочем, Сватов за поддержкой ни к кому не обращался: всех к делу просто привлекли.
Но начнем по порядку. С того момента, когда, завершив серию всяческих преодолений и подбросив в печку, с таким трудом раздобытую, щепок и чурок из строительного мусора, Виктор Аркадьевич Сватов присел на ступеньки своего нового дома в ожидании гостей.
Собрать народ ему было важно. И отнюдь не только из «шкурно-практических» соображений. При всей своей практичности Виктор Аркадьевич Сватов всегда оставался прежде всего идеологом. И строительная победа в Ути была для него прежде всего делом принципа. Мы уже знаем, что все в его жизни складывалось далеко не просто. И далеко не случайно однажды ощутил себя Сватов в новом качестве всемогущего человека.
Надо сказать, что удивительное умение Виктора легко воспринимать неурядицы, оборачивая благом даже неприятности, передавалось и окружающим, частенько поднимало нам настроение.
Во всяком случае, я к нему не однажды наведывался именно за оптимизмом.
Бывают в жизни моменты, бывают тоскливые вечера и бесконечные бессонные ночи, когда как-то не хочется подводить итоги. Когда из-за свалившихся разом неурядиц невеселое подведение итогов подавляет. Когда как бы нечего подводить.
Устав ворочаться в постели, я включал электричество, одевался и шел к Сватовым, благо жили они тогда буквально через дорогу.
В маленьком домике его родителей, приютившемся на краю грохочущей стройки, обычно до поздней ночи горел свет. Здесь моей расстроенной душе всегда находилось, чем поживиться. Здесь мне давался урок правильного отношения к действительности. Двери здесь никогда не запирались.