Так вот, ходики… Как-то привез их Геннадий в деревню. Приладил на стену, подрегулировал. Соседи не замедлили появиться. Встали, смотрят. Кукушка выглянула: «Ку-ку!» И хлопнула дверцей.
— Как мышка! — сказал Константин Павлович удивленно.
И оба радостно засмеялись.
Тогда Геннадий решил оставить ходики на зиму у соседей.
— Пусть повисят, до лета, — сказал он, но, посмотрев на стариков, понял, что и летом никуда он ходики не заберет, добавил: — А к лету я себе другие достану…
Едва завершив первый этап своей Большой Строительной Программы и обретя тем самым сразу несколько положительных установок, новый хозяин обратил свое внимание к земельному участку, окружавшему дом.
Участок, как мы помним, был запущен, порос лопухами и крапивой, кроме того, по мнению Дубровина, он был непомерно велик. Наводить порядок на столь огромной территории смысла не имело, и он решил в первую очередь отмежевать соток двадцать, возвратив землю в совхозное пользование. Еще в пору хождения за бревнами для подрубы ему посчастливилось выписать в конторе и завезти в Уть целую машину подтоварника — небольших кругляков, вполне подходящих для использования их в качестве столбиков ограды.
Оставалось вкопать их и обнести территорию проволочным ограждением. К своему удивлению, Дубровин узнал, что купить проволоку нельзя, ибо ни в сельмаге, ни в городских магазинах, ни где бы то ни было ее, как и любого другого металла, необходимого в домашнем хозяйстве, никогда в продаже не бывало. Проволоку, рельсу, вообще любую железяку можно было, оказывается, только достать, то есть позаимствовать, на совхозном дворе или в другом месте, а попросту — украсть. Здесь, правда, Анна Васильевна возразила, втолковав непонятливому доценту, что украсть — это когда задарма и чужое, а если за поллитровку и общественное — так это достать.
Геннадий не однажды замечал, что общественное Анна Васильевна отождествляет с общим, а часто с ничейным. Отсюда, к слову, и ее возмущение всякими попытками Федьки «качать права», выступая в роли защитника совхозной собственности, в которых Анна Васильевна не усматривала ничего, кроме стремления ей досадить.
Вот пока Геннадий доставал проволоку, Федька, обмерив участок соседей, занятый картошкой, установил, что он превышает положенную норму, не соответствует. И тут же велел трактористу запахать незаконную полоску, хотя толку в ней для совхоза не было никакого. Формально же он был прав, соблюдая законность, и Анне Васильевне ничего не оставалось, как молчаливо смириться, оставив обиду до случая.
Участок же, отмежеванный Геннадием к совхозному полю, был вполне удобен для возделывания и обработки, но так и остался незапаханным. Он все больше и больше зарастал бурьяном и чертополохом, придавая местности вопиюще неприглядный вид.
Никакие просьбы и напоминания Геннадия, обращенные к совхозному бригадиру, не помогали. Не помог и визит доцента в контору, где на него просто посмотрели как на чудака. «Земли у нас мало, что ли? Дался вам этот клочок!»
Настойчивость и раздраженность Дубровина я вполне понимал. Клочок неухоженной земли, поросшей бурьяном, был для него бельмом в глазу. Геннадий, я это знал, и в своей городской квартире не мог, не умел работать за письменным столом, если у него не прибрано даже на кухне. Порядок мысли, вообще работы, по его представлениям, должен был поддерживаться порядком вокруг. Творить в хаосе он считал неприличным. Кроме того, сорняк с отмежеванной территории неизбежно бы распространялся, сводя на нет любые старания по наведению порядка на участке вокруг дома.
Кроме того, по убеждению доцента, несколько соток «образцового» запустения попросту развращают окружающих.
— Неужели они не понимают? — возмущался он. — Неужели не ощущают связи?
И вспоминал поразившие однажды его воображение бетонные столбики на совхозных лугах — словно специально кем-то в ожесточении сокрушенные; кладбище техники за конторой, где искореженные комбайны, косилки и прочий инвентарь, сваленные в первозданном хаосе, напоминали ему каких-то искалеченных доисторических чудовищ; совхозное поле, земля которого ничего не родит.