Одна из причин, по которой практически невозможно обезвредить Майора Тома и его Warriors, состоит в том, что Майор Том считает свою игру в высшей степени Искусством, и естественным образом относится к ней как к собственному ребенку. Его настроение, привычки и желания меняются как погода в межсезонье, и поэтому Warriors - музыкальные инструменты и исполнители воли тирана - давно не принимают его всерьез, как если бы папаша, «пьяный в свинью», оставил в харчевне нечаянно свой талант, когда наутро ему вновь приходится искать свою сумасшедшую скрипку и терзать наше воображение.
Майор Том объявил себя Императором свободной территории, на которой не действуют законы пуританского общества, кроме его собственных законов военного Искусства и закона Императорской крови. Аскет и мародер в одном лице, Майор Том в своей дневниковой поэзии выразил мрачные предчувствия конца XX века, извращенную логику жизни. Согласно ей, героев и подчиненных майора убивают последовательно и неумолимо невидимые враги Вьет-Конга, следуя своим коварным планам. Сквозь нищету ницшеанского сознания пробивается музыка Warriors - минимализм, готичность, индастриал, созвучные полифонии Маэстро Хрюка. И в ней - величие обреченной на славу и гибель империи.
Blue Suede Shoes. Рай в тени Сабель
«Делай, что хочешь, но не плюй на мои замшевые голубые ботинки», - нашептывает транзисторный радиоприемник пение Элвиса Пресли, пока соседи на кухне шуршат тапочками и гремит заиндевевшим сибирским утром в тишине алюминевый умывальник.
Бамбуковый Рай - так называют Warriors свою планету, и раздвинув шторы, вы увидите, что среди городских развалин и гуляющих сквозняков пробиваются дикие заросли бамбука и жесткие пучки травы. Солдаты Кобры танцуют, обутые в аристократическе, модные ботинки, передвигаясь зигзагами своих гибких тел вдоль чугунных решеток тротуаров.
Этот танец завораживает, и, оставаясь наподвижной, голова змеи управляет своими кольцами, - так обычно Майор Том предпочитает наблюдать за передвижениями в городе с высоты скалы, выпуская одно за другим колечки дыма, сидя в кресле.
Змеи войны, - как серое солнце в болотной воде. Майору Тому видятся змеи - в кастрюльках, в углах, на стенах, и в его острых глазах. И он наливает себе в одиночестве еще треть рюмки.
Когда открываются лавки и банки начинают свою блошиную работу - красные змеи допивают кофе в бистро, а черные змеи уже стоят на эскалаторах метро. Под низким небом сильные, мускулистые змеи, вытягивая спины, встают во весь рост, их младшие змейки проникают, свернувшись в бумажных пакетах, в складские подвалы гастрономов.
Их жало - подобно железу, на языке тлеют ржавые рисунки экзистенциальной войны. Змеи гуляют, и на воле их свобода сильна. У змей крепкое тело, и в горле оледенел хохочущий нрав. Змеи ползут по улицам Бамбукового Рая, задрав морды в мире галлюцинаций.
Warriors пьют нарзан железного, змеиного утра. Оставив на вешалке осенние пальто, и сняв ботинки, можно пройти в зал этого гигантского языческого храма, спустившись в лифте вниз к монотеистическим сокровищам шпал и брусчатки.
Пока цветочницы разносят лотки, близким эхом за стенами раздаются гудки автомобилей, и узорчатые шеи вытягиваются в пространстве под звуки губной гармошки, на которой импровизирует наш знакомый воин - в лоскутном тряпичном тулупе, из-под которого виднеется фляжка с вмятинами и потертый планшет.
Змеи как разноцветные галстуки извиваются под черепом Вишну, и Warriors, усевшись на крышах, извлекают жестяные звуки из водосточных труб Бамбукового Рая. Снаряд в голове - как великое знамение стеклянных сокровищ Благодарного Мертвеца, которому поклоняется Майор Том.
Змеи Warriors - изгибами напоминают Сабли. Вот почему Майор Том не устает повторять своим подданным изречение в духе пророка Мухаммеда: «Рай покоится в тени сабель», отдавая дань их почетному, военному Искусству.
Узкоколейка. Москва-Петушки
Если бы ты была Орлицей - я бы стал Ловцом орлов. Ни кротом, ни черной крысой, ни буйволом - воином тамплиером. И когда мы беззащитны перед черным асассином, прошу тебя - вовремя клюнуть меня в сердце, чтобы я очнулся и очутился на той самой почтовой станции, откуда поезда уходят в историю.