Так и с человеком – со временем всем свойственно обрести свою, особенную и ни на что не похожую тень. Тень тех дней, что мы проживали когда-то: это и веселые морщинку возле губ, с которых так часто не сходила счастливая улыбка. Это и уже изрядно заметные «гусиные лапки» возле глаз от постоянных лучей солнца, на которые так любили раньше смотреть. А у кого-то же они сокрыты под густыми бровями, что даже сейчас продолжают хмуриться, так и не научившись смотреть на мир чуть проще.
- Хотела бы тут жить, - мыслила вслух Оля, открывая пачку печенья, - было бы здорово.
А на деле ей просто хотелось исчезнуть.
Она мечтала о капле теплоты, но все, что она получала – дождь изо льда в спину. Ей хотелось дружить, вот только она не позволяла, говорила, что таким нельзя даже слова такого произносить – попросту недостойна. Хотелось верить, но в итоге тонула во лжи. А ведь она просто хотела быть как все: верить, любить и мечтать – теперь же ей приходиться выживать. Каждый день она ходит по краю, цепляясь за лезвия, что безжалостно царапают душу, но не позволяют соскальзнуть в пропасть.
- Вот ты где, идиотка.
Уж лучше бы она в тот день свалилась с моста, чем столкнулась с ним – ее ночным кошмаром. Увидеть его в такой момент почти то же самое, что быть съеденной заживо волками – его дальними родственниками. Недаром же у парня такая громкая фамилия – Вельф.
- Пакет у перил, - не поднимая глаз, сказала Оля, - забирай его и уходи.
- Эй, ты что, ревешь? – тем временем не унимался парень и, перескочив через ограждение, оказался рядом. – Ревешь.
За что она ненавидела этого парня, так это за его тупость. Хоть и являлся он, чуть ли не главным мозгом университета, но, порой, его хотелось огреть музыканта чем-нибудь тяжелым, чтобы в нем появилась хоть капля тактичности и чувство меры. А, если повезет, то и немного совестливости не помешает. И каплю понимания – видит же, что и без него проблем хватает, так какого черта вообще стоит тут, смотрит в упор, молчит? Что, никогда плачущих людей не видел? Автограф что ли дать? В пупок маркером ткнуть и на заднице расписаться?
- Будешь и дальше молчать - камень кину.
- Ахалай-махалай, - огрызнулась Оля, сверля взглядом парня – идиот же. Думает, что слезы так легко остановить? Это тебе не кран в ванне закрыть, – мокрота-мокрота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого, а лучше на Яра.
- Какая еще мокрота?
- Уж прости, но со словом «слеза» не рифмуется как-то.
- Прощаю.
- Вот и славно.
- Забавно.
- Что?
- Ничего.
Вот и поговорили.
- Давно она у тебя?
- Кто?
- Прекрасно понимаешь, о чем я.
И она понимала, но никак не могла поверить в это. Как он догадался? Тот, кто почти ее не видит, все, что он делает, так это достает ее – и ничего больше. Тогда как он… Этого даже родители не видят: те, с кем она пересекается изо дня в день, общается. Те, у кого она всегда на виду и то не подозревают об этом, списывая на поздний подростковый период. Они не видят, как она ненавидит себя, как ест за троих, а потом… спешит избавиться от всего, что съела. В ее сумке всегда есть необходимые таблетки, если дела совсем плохи. Родители видят, как она меняется, как убивает себя изнутри, но… но ничего не происходит. Она хочет помощи, но в итоге получает карманные деньги.
- Чуть больше года.
- И как это началось?
- Не помню.
- Идиотка.
- Знаю.
- Бесишь.
- Догадывалась.
На секунду ей показалось, что Яр – это не тот заносчивый и высокомерный парень, которого она привыкла видеть. Но, стоило этой секунде закончиться, как от ее видений не осталось и следа – он снова стал тем, кого Оля прекрасно знала – тем самым Гиором – любимцем публики. Притянув ее к себе, девушка и не надеялась, что он обнимет ее, успокоит – нет же, это точно не стиль Яра. Но, как оказалось, людям свойственно действовать не так, как о них думают.