— Спроси у своих постояльцев. — Машруш кивает в сторону здания.
— Они не должны знать о тебе. Не понимаю, почему я говорю тебе это. Но вы не должны пересекаться.
— Не важно. Их миссия больше не имеет значения. Теперь это тебя не касается.
— Стой! Что я делал у Шерхана?! Как я оказался в той дыре?
— Слишком много вопросов.
— Я пойду с тобой, подожди.
Порфир быстро подходит к двери и втискивается в узкий промежуток между проемом и телом Машруша. Тот сперва пытается удержать человека, но потом передумывает.
Порфир обгоняет дневальщика и бегом мчится по лестнице.
Машруш колеблется несколько секунд, потом выходит на улицу и обходит дом с одной из боковых сторон.
Его пес, до этого мирно лежащий у подножия входного портала, поднимается, трясет головой. Его окутывает «туман Мардука», и пес воспаряет.
Порфир большими прыжками преодолевает лестничные пролеты.
Глава 11
Он ждал его появления. И хотя болезнь отняла почти все силы, разум его оставался светлым и готовым принимать решения. Рано или поздно, но пришедший должен был сказать свое последнее слово. Жаль только, что так мало оставалось до роковой черты.
Но каинит не унывал. Чудесным образом заключение примирило Ханта с неизбежностью скорой кончины. И сейчас он уже не так боялся этого, как несколько дней тому назад. Он верил — в потустороннем мире все будет иначе. Не лучше, не хуже… иначе. Все остальное потеряло остроту значения. Ведь перед лицом вечности все бренное мельчает, краски мира блекнут и не кажутся такими манящими.
Шум шагов он услышал задолго до появления их владельца. Просто почувствовал, как камень фундамента слегка колеблется под тяжестью идущего. И улыбнулся, хотя из глаз готовы были политься слезы. Но это было не его смятение. Эмпатический охотник, Хант поймал и зациклил на себе то, что теснилось в горле воем боли. А так как Ватеку не дано было плакать, рыдал за него Хант.
Дверь бесшумно открылась. Только едва уловимо щелкнули замки и длинные карбоновые «языки» запоров скрылись в стенных пазухах. Ватек перешагнул порог. Ему не нужен был свет, чтобы видеть Ханта, поэтому он не стал хлопком ладоней активировать галогенные лампы на потолке. Он только кожей ощутил, как дрожит воздух вокруг каинита оттого, что тело Ханта сотрясает истерика.
— Ты должен мне многое поведать, Хант. И от правдивости твоих слов зависит будущее.
— Чье будущее, Ян?
— Наше с тобой.
— Что до меня, то я скоро уйду. А остальное уже не имеет значения. Твои казематы оказались отличным психотерапевтом, они помогли мне успокоиться.
— А как же слова о памяти? Или то, что скажут потомки об «Ахероне», уже не держит тебя?
— Я боюсь, что ты не оставишь никого в живых, так что истории о нас будет некому рассказывать и некому слушать.
— Твоя уверенность в моей жестокости столь велика, что в это начинаю верить я сам. Хотя никогда не думал, что проливаю крови больше, чем необходимо.
— Крови никогда не бывает слишком много, и как питающийся ею ты знаешь это лучше многих.
— Поэтому я пришел сюда. Ты ведь уже знаешь, что произошло наверху, не так ли?
— Это риторический вопрос, Ян. Я прекрасно улавливаю эмоции… до сих пор, несмотря на усталость и мощность твоих экранов.
— Сегодня я потерял свое лучшее ору… лучшего солдата. Это невосполнимая потеря для моего клана.
— Ты до сих пор ничего не понимаешь.
— Так просвети меня!
— Видишь ли, Ватек, игра, которую ты затеял, изначально шла не по твоим правилам, так что менять расклад уже поздно. Остынь, сделай шаг назад и дождись финала, который ты изменить не в силах, что бы ты ни предпринял.
— Я далек от такого фатализма.
— Послушай, мои знания делают меня рационалистом и поэтому я говорю то, что говорю. Все просто, это наш с тобой мир выложил очередной козырь. Знаешь, люди зовут это эволюцией.
— Объясни.
— Старый закон — выживет сильнейший — в наше время слегка видоизменился. Выживет наиболее терпеливый, умеющий хорошо приспособиться, пойти на поводу у обстоятельств. Это не хищник, желающий активных действий, это падальщик, довольствующейся тем, что перепадает к нему от стола более сильных особей. А ты не такой, поэтому рано или поздно найдется тот, кто превзойдет тебя. А твои останки достанутся тем самым, терпеливым и приспособившимся. Борись, не борись, все тщетно. В твоей игре нет победителей. Ведь за скобки ты вынес как раз тех, кто не вписался в твое мировоззрение, — отрешенных, безучастных, словом, всех, кому удобнее смотреть, как ты рвешь себя на части в никому не нужной войне.