Я повторяю, что не знаю всех ответов. Поэтому не ищи их у меня. Ищи Патриархов.
— Пойми, Ватек, твоей целью, не должно быть простое уничтожение тех, кого ты счел тиранами для себя и нашего народа. Ты должен понять их, изучить, и тогда, быть может, прольется чистый свет истины.
— Твои слова утомили меня, Хант. Я хочу есть. Мне нужна кровь.
— Так воспользуйся ее искусственным заменителем. Ведь ты уже давно именно так и питаешься.
— Да, живая кровь уже не так важна для меня.
— Это только первый шаг, Ян. Ты должен это понять.
— А что мне делать с тобой? Ведь восстановить кровные узы я не в силах.
— Заблуждение, друг мой. Просто напои меня своей кровью, и я вернусь.
— Века назад мы пытались таким образом спасти своих братьев.
— В отличие от них мое сознание не готово умереть только оттого, что так сказано Патриархами. И в этом моя сила.
Теперь настал черед Александры сидеть перед кроватью, на которой лежал раненый Терцио. Он был покрыт присосками диагностических машин, а «пауки» бегали по его телу и брали анализы. В бою с Даготом он потерял руку, сейчас его плечо вместе с обрубком было помещено в цилиндр клон-клава. Впрочем, каинит мог регенерировать конечность самостоятельно, но механизм ускорял этот процесс.
Александра сидела рядом и держала в ладонях здоровую руку Терцио. Сейчас он находился в анестетическом сне. Что видел Терцио в грезах, оставалось известно только ему.
В палату вошел Ватек. Его лицо хранило былую мрачность. Он встал чуть поодаль и какое-то время наблюдал за дочерью.
— Что ты чувствуешь к нему? — спросил он после долгой паузы.
— Не знаю… какая разница.
— Мне это интересно.
— Отцовская ревность? Мы же живем в свободное время.
— Хватит паясничать, Александра. Мы не герои мыльных опер. Я имел в виду, чувствуешь ли ты, что исходит от Терцио.
— Он очень сильный каинит.
— Дура.
Александра вспылила, ее щеки полыхнули жаром.
— Отец?!
— Ты так ничему и не научилась! Когда ты поймешь, что жажда, проснувшаяся в тебе, — это ответственность перед всеми нами. Пока ты была как мать, лишенная желания пить кровь, я относился к тебе, как к больному ребенку.
— Я заметила.
— Но сейчас все изменилось. И если жажда опьянила тебя, то самое время прийти в сознание.
— Я не понимаю.
— В том-то и проблема. Игры закончились, Александра. Я уже не знаю, смогу ли защитить всех. Мину так и не удалось вернуть. Теперь вот Бруно… ушел. И кто бы ни завладел его разумом, ему придется за это ответить.
— Это ты ничего не понял, отец. Я видела запись вашего боя. И Бруно говорил совсем иначе. Он хотел сказать…
— Что познал Бога? Только чьего? Хант утверждает, что он один для всех нас. Веками я верил Патриархам, одновременно зная, что они во многом не правы. И ради доказательства этого я решил, что буду сражаться с ними. Но сейчас все по-другому. Пусть Хант говорит, что я упрямый ребенок. Но его правда для меня только гипотеза. Не более того. Так что война продолжается, дочка, и мы ее пушечное мясо.
— Я знала, что ты скажешь именно это.
Ватек направился к выходу. Ему больше нечего было сказать дочери. Сейчас его интересовали вещи более глобальные, и единственное, что его пугало, — вместит ли его разум все детали этой безумной головоломки.
Когда Ватек был уже у самого порога, голос Александры вывел его из задумчивости:
— Так что не так с Терцио?
— Он не отсюда, дочка. Берегись его.
«Веретено» зализывало раны. Боты-ремонтники восстанавливали повреждения, танатологии выносили трупы. На подземных уровнях кондо их сбрасывали в огромный бассейн крематория. Потом сверху на них лили жидкий огонь, воплощенный в расплавленном свинце.
Дежурные медики использовали суррогатный ихор, чтобы превращать послушников в новых вампиров. Это напоминало большую ферму по выращиванию метаскота. Когда в больших пиалах лежали обнаженные тела. Они были погружены в прозрачный физиологический раствор, рядом горели огоньками контрольных панелей машины по переливанию крови. Из их внутренностей выходили иглы капельниц, чьи острия впивались под кожу послушников. И по этим иглам вливался вампирический ихор, смешивался с кровью людей, превращая их в каинитов. Высшие вампиры тем временем восстанавливали свои силы более привычным путем. Тут в ход пошли законсервированные запасы Ватека, которые хранились в подземельях. Это были живые люди, до поры погруженные в анабиоз. Некоторым из них было не меньше лет, чем самому Яну.