Его тело разорвали на тысячи кусков, сожгли их в разных частях планеты. Часть праха была похоронена в глуби земной тверди, часть была развеяна по ветру, а остальное утопили в океанской воде. Его имя было предано забвению. Любой, кто стал бы вспоминать его, должен был быть немедленно казнен.
Расквитавшись с демоном, люди и каиниты встали перед новой проблемой. Далее их совместное существование должно было коренным образом видоизмениться.
Глава 15
Он умел изменять скорость течения времени. Он представлял себе все эти мириады секунд, складывающиеся в годы, века, эпохи, как простую нить, натянутую на космическую прялку. Он мог становиться ткачом, которому была подвластна эта прялка. Стоило просто сконцентрироваться и увидеть, как время обретает плоть. Он ловил конец времени, медленно наматывая эту нить на руку — от ладони к локтю, от локтю к ладони, — захватывая столько пряжи, сколько считал нужным. Он мог наматывать клубок до тех пор, пока скорость времени не замедлялась настолько, что несколько его мгновений становились вечностью для остальных, он мог раскрутить петлю над головой и метнуть ее с такой силой, что оказывался в далеком будущем или одновременно пребывал в разных временах и вершить свои дела.
Он мог позволить себе войти в одну и ту же воду столько раз, сколько хотел. И он воспользовался своим даром.
Обычно спуск с верхних этажей вниз, где в просторном холле переминались с ноги на ноги Псы, не зная, что же им делать дальше, Ватек проделал бы за несколько секунд. Это в простом режиме он воспользовался бы ортодоксальным лифтом или же просто телепортировался в нужную точку пространства. Но сейчас ему нужно было время. И он прибегнул к способу контролировать эту субстанцию.
Он вспомнил о жене. Мина, всегда далекая и отчужденная. Она была последним существом из людского рода, которое смогло пробудить в нем некие чувства. Он никогда не пытался разобраться с этим. Он просто сделал ее своей женой, только на алтаре перерождения рассказал правду о себе. И она не испугалась, стойко выдержав обряд. Став же вампиром, она все равно поступила по-своему.
Ватек знал, что ничто не случайно. И странное поведение его последней жены, ее упорная вера в людского Бога и внезапно прошедший недуг их ребенка — все это звенья одной цепи. Ватек боялся только того, чтобы подобное не стало системой.
Он долго скрывал отклонения Мины от окружающих. Всесильный каинит боялся, что рано или поздно это откроется. Были минуты, когда Шерхан направлялся в покои Мины с намерением покончить с этим одним ударом, но как только он видел ее глаза, его стойкость давала трещину. Он долго говорил с ней, понимая, что слова — не лучший способ исправить положение. Он сам отказался от крови, питаясь химикатами, он обращался к древней магии. Но вера Мины была лучшим щитом против всех его уловок и ухищрений. С годами Ватек смирился с тем, что женат на уроде, позорящем род вампиров.
Любил ли он? Кто знает…
Псы стояли неплотным кольцом, окружив Порфира, с которым происходило что-то неладное. Переступив порог кондо, человек вдруг резко упал на колени, запрокинув голову. Он закричал, отчего керамические пилоны светильников лопнули и осыпались мелким крошевом. Человек дернулся, упал, не удержав равновесия, согнулся, подтянув ноги к голове, которую он обхватил руками, словно защищая от чего-то. По его телу пробежали волны там, где взбугрилась кожа оттого, что внутренние ткани начали видоизменяться. Но, видимо, Порфиру удалось взять трансформацию под контроль. Он вытянулся в струну и затих.
Псы окружили его, сочтя необходимым защитить того, чья голова наверняка хранила не одну тайну. Обнажив собственное оружие, каиниты решили стоять до конца, к чему бы все это ни привело.
— Видимо, долго мы не проживем, — философски резюмировал Машруш.
Дневальщик посмотрел на своего пса и едва заметно кивнул ему. Мутант застыл в стойке, вытянув морду вперед. Его глаза быстро вращались, улавливая любое агрессивное движение в доступном ему секторе.
— Мы не можем стоять здесь вечно и чего-то ждать. — 100 утомила игра по правилам, которые меняются ежесекундно. В конце концов, он любил определенность и прозрачность во всем, что касалось его собственной жизни.
— Может, еще не поздно прекратить все это? — Его брат не был столь же хладнокровным, больше всего ему хотелось оказаться где-нибудь подальше от логова Ватека.