Потом он принял душ, переоделся.
— Где Александра? — спросил он у секретаря.
— Госпожа отдыхает. Ночью она была на охоте. Вернулась на рассвете.
— А Бруно?
— Он у танатологов. Медики утверждают, что запас его витальной энергии близок к концу. Даготу осталось жить от силы пару лет. После чего он начнет поглощать собственную плоть. Срок расчетный. Если Дагот будет постоянно активен, Бруно умрет еще раньше.
— Он уже мертв. Давно.
— Они говорят о действительной смерти. Конечной.
— Есть способ ему помочь?
— Нет.
— Значит, у моего пса мало времени. Надо использовать его с осторожностью. Я не могу позволить роскошь транжирить ресурсы. Это меняет дело. Времени совсем нет. Ты отправил приглашения?
— Да. Все родственники оповещены. Никто не прислал отказа. Они готовы служить своему отцу.
— Это хорошо. Если здесь нет подвоха.
— Я взял смелость проследить за их аурами. Изменений не обнаружено.
— Еще, позаботься о младших Детях и охотниках. Мне нужны все силы клана. Предстоит война. Жестокая. Сражаться мы будем как с людьми, так и себе подобными.
— Я понял. Хранители утверждают, что семья будет готова через три дня. Тогда мы будем все вместе.
— Нам предстоит вынести серьезное испытание. Я готовил вас к этому несколько столетий. Мы должны устоять.
— Прочие кланы не слабее нас. Они также превосходят нас по численности.
— Зато у нас есть козыри, о которых не догадываются даже Патриархи. Иди, остаток времени я хочу провести в одиночестве.
— Будут приказы, касающиеся госпожи Александры и ее матери?
— Да. Жажда проснулась только в дочери. Она станет моей правой рукой. Если со мной что-нибудь случится, вы должны будете присягнуть ей. Мину же лучше спрятать. И спрятать хорошо.
— Думаю, криоген и орбитальная капсула подойдут?
— Да. Захороните ее очень далеко от Марса.
— Будет исполнено.
— Иди, ты свободен.
Привратник ушел. Он оставил после себя осадок скорби и усталости. Таким людям Шерхан доверял меньше всех. Они говорят о преданности, свято блюдут клятву и право кровных уз. Но в минуты опасности, настоящей, судьбоносной, их ауры меняются с космической скоростью, не давая шанса контролировать их. Такие люди — самое слабое звено в цепи клана. Но они неизбежны, так как являются идеальными слугами. Только особый форс-мажор может заставить их усомниться. Беда в том, что настают именно такие времена.
Старые кварталы. Здесь полно мусора, как вещного, так и из плоти и крови. Здесь жизнь не ценнее камней под ногами. Власть делится между пищевыми отходами, поступающими с верхних уровней, и оружием, носимым даже младенцами.
Здесь наркотики дергают людей за невидимые ниточки, играя ими, как марионетками. Здесь электронные наслаждения засасывают в омуты альтернативных реальностей. Здесь правит бал киберпсихоз.
Здесь живет женщина, чьи глаза слепы. Это может напомнить Фемиду, потаскуху закона. А может быть просто следом застарелой болезни или врожденного порока.
В голосе слепой женщины есть хищная вкрадчивость. В движении рук — жестикуляционный гипноз. В запахе — расслабляющая истома умиротворения.
К ней идут, чтобы узнать о грядущих проказах судьбы. Ей верят, потому что она умеет выдавать желаемое за действительное. Ее работа — выдавать желаемое за действительное.
Безоговорочно ей верят только каиниты. Она — их оракул. Реальный, эффективный, правдивый.
Вот только правильно понять сказанное ею могут далеко не все.
Шерхан мог. И поэтому отправился именно к слепой провидице.
— Здравствуй, Кассандра.
— Здравствуй…
— Нет… не надо реальных имен. Не будем дразнить судьбу.
— Я вижу, ты часто стал играть этим словом.
— Только лишь словом?
— Пока да. Проходи, садись. Мне кажется, наш разговор будет долгим.
— Ты права, мне есть что сказать. И, быть может, это заставит тебя давать более ясные ответы. Мне не хочется ломать голову над твоими загадками.
— За что же тогда мне платят люди, как не за загадки?
— Я не буду смотреть в твой хрустальный шар. Мне нужна вся правда.
— Играешь словами. Как правда может быть не всей? Частями? Или, по-твоему, мы можем ее разделить? Правда… она или есть, или ее нет. Это просто. Так же, как не может наполовину идти дождь или происходить частичная смена сезонов. У правды нет половинок, нет кусков, ломтей. Ее не разрежешь.