— Я понял. И ты поняла меня. Этого достаточно?
— Более чем, Шерхан. Но я хочу, чтобы ты знал — мои слова всего лишь обертка, колыбель для твоих мыслей. Я не могу решать за тебя, слава Богу. Твое право прийти ко мне, задать вопросы, получить ответы. Но что ты спросишь и что я тебе отвечу, все равно решать тебе. Не звездам, не иным силам, а только тебе самому.
— Заранее переубеждаешь меня, Кассандра? Напрасный труд.
— Зачем же я тебе нужна в таком случае?
— Просто поговорить.
— И все? Ты пришел ко мне только за этим? Шерхан, в твоей голове дует ветер слабоумия.
— Ты всегда любила оскорблять меня.
— Этим я показывала, что ты единственный достойный собеседник.
— Мне льстит уважение существа твоего возраста.
— Ты, как всегда, бестактен. Но что значат годы… ах, Шерхан, что ты задумал?
— Я хочу изменить судьбу.
— Зачем? Она не столь хороша для тебя?
— Это мой долг.
— В тот день, когда ты переродился, ты тоже хотел что-то изменить. У тебя получилось?
— Не совсем. Я хотел вернуть жену. А приобрел совсем другое. Теперь настал черед платить по счетам. У меня накопилось слишком много дебиторов.
— Ты думаешь, мир тебе должен?
— Не весь мир, но его неотъемлемая часть.
— Кто?
— Солнце. Слишком долго оно заставляло бояться себя.
— Уважать…
— Я забыл это слово. Люди. Они не понимают, что вторичны. Они хотят повелевать нами. Жалкие существа, отребье. Мы сами, трусливые по своей природе, кичимся жаждой, бессмертием и боимся этого как огня. Я хочу вернуть все на круги своя. Вернуть право первородства.
— Они для нас не враги. Не пища.
— А кто же тогда? Любимчики своего Бога?
— Он любит всех одинаково.
— Бред. Сказка для слезливых неудачников.
— Суть его силы.
— Хватит спорить, Кассандра. Хватит играть словами. Я стар, быстро устаю. Сейчас мне нужны краткие ответы, а не теософский диспут.
— Ты нетерпелив. Как я смогу помочь тебе, не поняв, что творится с тобой?
— Делай это быстрее.
В доме Кассандры есть потайная комната. Она оббита черным бархатом, в котором тает свет. Стены скрываются за массивными стеллажами, забитыми историческим хламом. Здесь Кассандра хранит свое прошлое. Свои ошибки и просчеты, равно как и свои достижения. Здесь она творит свои ритуалы. Общается с богами и духами.
Часть ее работы составляют фокусы, одурачивающие простаков. С таких гадалка берет не много, зная, что правду им знать совсем необязательно, а мзда их — всего лишь возмещение технических затрат. Другая часть — опасное балансирование на канате, натянутом над пропастью, дно которой — лабиринты по ту сторону Стикса, а вершина — растворение в божественной сущности, теплой эманации высшей силы, где все деперсонифицированно, развоплощенно. И первое и второе одинаково губительны. Взлет и падение будут означать провал, конец длинной жизни, давно потерявшей свой первозданный смысл.
Прежде чем приступить к работе, Кассандра взвешивает, оценивает клиента. Кому-то стоит соврать, отговориться. И это скорее ее откуп. А кто-то действительно требует выложиться на всю катушку, отдать себя мягкой бездне транса, игре со сверхсилами, трансцендентными, едва уловимыми… все это слова…
Никто так не знает реальную цену игры со случаем, как старая ведунья.
На столе, чей возраст скрыт за черной скатертью, лежат старые Таро. Истинные, не забывшие, как отличают ложь от правды. Они хранят верность своему создателю, когда-то решившему, что порядок лучше хаоса. Они — путеводная нить сквозь метафоры Его воли. Только через них можно подобрать ключ к небесным вратам, за которыми живет откровение.
Карты стары, материал покрыт трещинами и вмятинами. Рисунок едва уловим. Да для слепца он и не важен. Гадалка помнит каждую карту по ее фактуре, узору микротрещин пергамента. По теплу силы. По вкусу знания. Кассандра греет колоду в руках, прислушивается. Пытается поймать и понять настроение карт. Для нее это — испытание на прочность. Потом дрожащие руки со скрюченными подагрой пальцами выкладывают цыганский крест. Все карты — рубашкой вниз. Словно разыгрывается спектакль. Со своей драматургией, внутренней логикой, предлагаемыми обстоятельствами и перспективой. И зритель, затаив дыхание, ждет, когда поднимут занавес.