Засвиристел сигнал ремонтного бота, пытающегося восстановить полимерную культуру брони левой конечности и вернуть подвижность суставу.
Но для андроида это была лебединая песня. Второй магнитный залп сжег центральный процессор, и киборг остолбенело замер, что в его случае означало смерть.
Наемник быстро оценил ситуацию. Он уже потерял одного андроида, но и противник был утомлен и поврежден. Судя по показанию тактик-компьютера — а таковой был вживлен в лобную кость наемника и получал данные через наносканер в хрусталике глаза, — боевой эхолет перегрелся, у него отказал карабин. Боеприпасы пулеметов были на исходе. В районе крюйт-отсека броня была истощена множественными попаданиями. Бой продолжался.
Кир остервенело рвал рукояти управления, пытаясь маневрировать. Ему удалось корпусом эхолета сбить одного из андроидов и направить на него донные дюзы. Киборг расплавился в огне термоядерного выхлопа. Но вот второго андроида достать было трудно. Тот удачно избегал контактов с корпусом эхолета, делая виражи вокруг него. Из его лазеров вырывались рубиновые молнии, прожигающие корпус.
Кир давно израсходовал свой боекомплект. Сейчас он раненым бегемотом кружил на месте, пытаясь избавиться от назойливого как комар киборга, неустанно жалящего его.
Наемник поднялся во весь рост и нажал на курок. Завыл маховик, вращающий пакет стволов. Вариоформные дула гнулись, отслеживая изменения в положении цели. При необходимости корректировку вносил сам стрелок, поворачиваясь в сторону противника.
Барт тянул время маневрами, не открывая огня. Он боялся, что перегретый двигатель взорвется. Надо было подождать.
Ремонтные боты не справлялись с объемом повреждений. Противник неустанно вел огонь, обстреливая эхолет.
Андроид спланировал на «шею» грузовоза, где на гибких суставчатых кронштейнах кабина крепилась к грузовому отсеку и двигателю. Вакуумные присоски на подошвах киборга с шумом откачали воздух под ногами, и андроид крепко прицепился к грузовозу. Он начал методично резать корпус, стараясь пробраться внутрь.
Внутри царила искусственная зима. Его тело мучилось аллергией на любое тепло. Только при условии, что воздух охлажден до температуры минимум -10 градусов, он мог существовать в условиях относительного комфорта.
Болезнь сделала его изгоем. Только на орбите, среди бескрайнего космического холода, он смог найти приют. Решить проблему общения с остальными людьми. Снизить телесные страдания.
Прожитые годы научили его мириться с неизбежностью. Бремя тягот и страданий потеряло былой вес и остроту ощущений. Его глазами стали визиры спутников, оснащенные лучшей цейсовской оптикой.
Во все времена, удалены ли они влево от начала летосчисления или вправо, были люди, принявшие позицию меча или другого оружия, и люди, ставшие на путь магии, как бы она ни называлась и какими бы законами ни оперировала. Фелиаг был из меньшего, но не менее могущественного класса тех, кто привык выбирать свой путь из альтернатив, больших, чем предоставляется судьбой.
Во времена, прошедшие задолго до рождения Фелиага, были люди, которым на магическом поприще повезло больше. Одни обращали взоры в сторону местных божеств, возносили им молитвы, пускали кровь жертвенным животным и оседали за стенами монастырей. Другие шли в частные практики, иные удалялись к горным ручьям для медитаций и самосозерцания. Были и такие, кто выбирал путь достижения мирового господства. Фелиаг в бытность школяром потратил энное количество времени на изучение истории и пришел к выводу, что на вкус и на цвет… как говорится.
Но были среди магов прошлых времен и те, кто сам не ведал своих желаний, не знал, во что играет, и получал от этого не меньшее удовольствие. Эти одинокие волки веками жили в уединении, изредка появляясь на людях для решения своих конкретных проблем. Обычно они молились своим собственным идолам, занимались гипнозом и кровопусканиями.
Фелиаг был из этой породы.
Большую часть времени Фелиаг проводил во сне. Там он нашел возможность очистить сознание от мусора, привносимого суетой бодрствования. Там же он мог восстановить силы, некогда потраченные на создание невидимой информационной паутины, которой он оплел Марс.
Своим редким пробуждениям Фелиаг был не рад. Да и кому прибавит оптимизма мысль о собственной близкой кончине. Последнее время во сне ему часто приходили одни и те же образы… Фелиаг ухмылялся, вся его жизнь стала одним монотонным сном. Фелиаг видел, как в свете далеких звезд горят золотом контактов его троды, затем где-то рождается вихрь, пока не заметный, но уже можно ощутить кожей его горячее дыхание. Самум, информационный тайфун, затягивающий водоворот математической спирали, в любую секунду, в любой такт процессора готовый поглотить Фелиага без остатка, словно результат целочисленного деления. Фелиаг стоит на вершине холма, сложенного из бумажных книг, форпостов древней мудрости. И оттуда ему прекрасно видно все, что происходит в космосе, не исключая его самых удаленных уголков.