Голоса, а точнее, просто размытые звуки, лишь отдаленно похожие на речь, пытались звать его, но не знали имени. Без этого же знания всех их посулы были пусты и непрочны, как весенняя теплота.
Его чувства изменили ему. Телом стало небо, а внутренние органы обволокли собой звезды. Ему казалось, что это смерть.
Раньше, когда бы это ни было, один из них знал только верность оружия и запах паленой плоти. Второму были известны шорох пуль в обойме и сила денег. Судьба, волею которой их пути пересеклись, отмерила каждому их них один и тот же срок, равный половине перелета птицы между двумя любыми точками пространства.
Фелиаг был похож на древнего короля, окруженного свитой своих вассалов. Облаченный в длинную черную мантию, он стоял у изголовья койки, на которой, опутанный проводами, лежал наемник. Комбайны сновали вокруг Мага и что-то заносили в свои наладонные компьютеры.
В пространстве между Магом и его пленником то и дело вспыхивали голограммы, рождаемые лазерами томографа. На них изображались срезы коры головного мозга, окрашенные в разные цвета. Фелиаг внимательно изучал их, что-то говорил комбайнам. Те уверенно кивали, вносили изменения в настройки своих приборов.
Вдруг тело наемника вздрогнуло, изогнулось дугой. Фелиаг удивленно вскинул бровь. Его руки оторвались от тела, выделывая в воздухе пассы. Наемник на секунду замер, потом судорога вновь скрутила его.
Маг отступает от больничного ложа на один шаг. Его лоб пересекают молнии морщин, неопрятным узлом сходящихся на переносице. Он бросает немой взгляд на одного из комбайнов. Тот подходит к Фелиагу и шепчет ему на ухо:
— Результаты сложно точно оценить, господин.
— Это я знаю без тебя. Есть что-нибудь по крови?
— Прямых признаков, могущих указать на родителя, нет. Это значит…
— Что он не родственник. А значит, наша задача усложняется. Что со вторым?
— Он из вольницы. Кто и когда связал с ним кровные узы, установить не удалось.
Фелиаг недоволен. Когда-то давно все эти манипуляции с телами пленников он мог проводить сам, без сложных машин. Но сейчас, в его теперешнем положении, многие вещи, бывшие доступными, стали невероятной мечтой. А полагаться на сухой язык цифр аналитиков — все равно что доверять ветру.
— Второй… он дневальщик?
Комбайн медлит с ответом. Он сверяется с записями своего лэптопа.
— Вероятность 75 процентов.
— К черту вероятности. Мне нужен абсолютный ответ.
— Наши базы сравнительных показателей устарели. К тому же, учитывая вторичное воскрешение, очень трудно ответить наверняка. Но мы работаем.
— Плохо работаете. Кстати, отправьте группу ремонтников в мои личные апартаменты. Там повысилась температура.
Фелиаг выходит из камеры. Он оказывается в просторной комнате, меблированной только глубоким креслом и круглым стеклянным столом. Маг садится в кресло и берет со стола пульт управления. На пульте — всего одна кнопка, ее удобно нажимать большим пальцем. Нажатие активирует голографический компьютер.
Когда программа работает, Фелиагу доступен панорамный обзор камер, все манипуляции с аналитическими машинами. Но сейчас Фелиага мало интересуют все возможности оборудования: Он думает о другом.
А именно…
У каждого знания, равно как и у невежества, есть свои корни, развитие и регресс. У любого знания есть свои истоки, причины. У любого знания есть жажда быть, использоваться, рождать новое знание. Информация хочет быть востребованной, полезной другим, иначе она мертва.
Но есть и такое знание, доступ к которому должен быть запрещен. На него стоит вешать бирку «Опасно для жизни». Только кого это остановит?
Дело обстояло следующим образом. Среди бела дня, когда солнце стоит в зените и нещадно палит, с большим трудом жаждущий тени может найти искомое спасение от жара. Он мучается, претерпевая страдания, чувствуя, как кипит его плоть. Он мчится туда, где смерть не сможет отыскать его. И внутри себя он проклинает собственную неосторожность.
Так происходит каждый день в течение очень долгого времени. И ничто не в силах изменить это. Но однажды этот несчастный начинает задумываться. Слишком велико противоречие между безграничной властью, которой природа его оделила ночью, и полным бессилием, которое терзает его днем. Он вспоминает свою жизнь, думая, что в прошлом сокрыт секрет его сущности. Не найдя ответа в дне вчерашнем, он пытается заглянуть в будущее. Но и там все пусто. Тогда единственным источником знания становится день настоящий.