— Я не знал людей, которые были бы незначительными, — вспомнилась фраза из сна.
Я знаю таких. Много. Не люблю людей. Нет, не ненавижу, ненависть — слишком громкое слово, а именно не люблю. Будто в зоопарке идёшь вдоль клеток с обезьянами, а они корчат рожи, кидают в голову кожуру от бананов и собственные фекалии. Омерзительно! Я для них — развлечение, телевизор. Живут в обустроенных клетках с фонтанами и деревьями, а я вынуждена платить за билет. Хуже всего приходится, когда к ним начинаешь испытывать жалость. Вот сидят два рыжих орангутанга, смотрят почти человеческими грустными глазами. Но нет, ждут моего приближения, чтобы треснуть палкой сквозь прутья. Внутри вспыхивает звериная ярость, заразилась. В такие моменты перестаёшь понимать, по какую сторону решётки находишься. Наш мир — планета обезьян. Я презираю их не за то, какие они, а за то, какой становлюсь сама рядом с ними. Поэтому стараюсь жить с ними наоборот: в ночной тишине пишу статьи или гуляю по пустым улицам, перехватываю несколько часов сна перед рассветом, утром, пока они криком разносят стены, иду перекусить в кафе, днём, когда все на работе, читаю или сплю, вечером отправляюсь на очередную премьеру в кино.
«Кофемания» находится за углом дома. Но чуть ли не по полчаса нервно курю в подъезде у окна и не могу заставить себя выйти на улицу. Бойцовский пёс соседа снизу однажды прокусил мне руку. Пронизывающий страх — насквозь, до боли, до головокружения. Собаки чувствуют людей, знают лучше, чем они сами знают друг друга. С собаками у меня всегда были нежные отношения, и оттого особенно обидно. Наверно, пёс чует запах Луны. Я не кошатница, а Луну выкупила у дворовых мальчишек за сотню. Те ухитрились её связать и поджигали усы. Теперь мои руки ободраны до локтей, а собаки меня ненавидят. Впрочем, как и люди. Похоже на колку льда: бьют постоянно в одно и то же место, и постепенно перестаёшь чувствовать холод и боль. Маленькие повседневные ранки не затягиваются.
С дипломом МГУ мечтала стать журналистом или хотя бы PR-менеджером. Сменила много рабочих мест, но везде мне крутили одну и ту же пластинку:
— У вас тихий и неуверенный голос, смешная короткая чёлка, жёлтые рубашки не носят, а робких никто не воспринимает всерьёз.
Меняла внешность, подстраивалась под них, но потом поняла, что незаживающие ранки и делают людей столь беспощадными друг к другу. Мир полон безвкусицы и уродства, а клоуны на его сцене не чувствуют боли, и потому на роль жертвы выбрали меня.
Последнее заявление об увольнении положила на стол и ушла побродить по узким улочкам Китай-города. Почти весь ноябрь лили дожди, но иногда случались дни резкого, острого ветра, когда сквозь тучи, как кровь сквозь бинты, проступало солнце. В переулке нашла маленькую галерею. Один зал, несколько современных гравюр на стенах и композиция из фигурок из тонкого прозрачного стекла. Казалось, фигурки вот-вот растворятся в воздухе, сольются со стенами и окружающими предметами. История людей ранимых, хрупких и беззащитных, но в то же время невидимых, а значит, спасшихся. Зачем кому-то что-то доказывать, приспосабливаться, переделывать мир, если можно уйти? Исчезнуть и сохранить себя? Тогда впервые почувствовала то особенное преддверие одиночества, какое испытывает человек, заглядывая в светящиеся окна домов из темноты дождливой улицы. Само одиночество приходит, когда уже безразлично, что за кино смотрят люди за окнами, устроившись в кресле у камина и попивая глинтвейн или подогретое вино. Знаешь: у них на экране не ты, стоящая посреди дождя, а кто-то другой. Когда можно спрятаться, закрыв глаза, как прячутся дети.
Устроилась внештатным кинообозревателем и рецензентом: выходить на премьеры, а писать о них дома. В кино люди лучше, чем в жизни, безопаснее: не могут покинуть пределы экрана, изменить предписанную роль. В кино я нашла свою «дверь в лето»[1]: с экрана за мной наблюдают, а я не существую, как те фигурки из невидимого стекла. Одиночество не болезнь и не несчастье, как вас приучили думать с детства. Одиночество — привилегия свободного человека ничего не бояться, ни от кого не зависеть и никому не принадлежать. Мой любимый фильм — рекламный ролик канала National Geographic: «Если бы плотность населения Манхэттена была, как на Аляске, то в нём проживало бы только 25 человек. Задумайтесь!». Махнула бы туда, не задумываясь. Мёртвый город, где есть всё: дома, магазины, бары, парки, автобусные остановки, улицы, площади, фонтаны… И ни души вокруг! Мечта!