Живые не пускают в свой мир посторонних, мёртвые — беззащитны. Некогда любимые личные вещи становятся общими и тоже умирают в чужих руках. Он проникал в могилы других, я — в его. Когда дом ушедшего переворачиваешь вверх дном, что ты ищешь там? Ответ на вопрос, почему ушёл, не спросив разрешения? Но всегда есть то, что за гранью видимого и объяснимого. Глубокая тайна — как незаживающая рана: её нельзя вылечить, потому что нельзя никому рассказать о ней, ни у кого нельзя просить помощи.
Когда тебя покидают, не остаёшься одна, — тебя не остаётся. Пустота и невыносимая лёгкость в груди. Её все заполняют по-разному: вином, сексом, разговорами ни о чём, едят, спят, ходят на работу… Так проходят дни, много-много бесцветных дней в пути. Мы — незнакомцы друг другу. Ничего не знаем даже о себе. Но полюбить человека — значит понять его. Кажется, проще простого задавать вопросы тому, кто рядом! Но никогда не решимся спросить: боимся, что ответом станет тишина. Мы — молчаливые незнакомцы. В тишине пишем черновики дорог. А голоса звучат с разными акцентами, но с одинаковой интонацией, не важно где, в каком городе, просыпаешься. Проснувшись, смотришь на потолок и мучительно вспоминаешь, где ты: потолки везде одинаковые — седые, с паутиной острых, угловатых трещин, как разбитое зеркало. Если проснулась, нужно куда-то идти, но куда и зачем?
Художник из жизни в жизнь рисовал одну и ту же картину, не зная, что это и есть великая тайна. А на скалах над морем — предсмертные записки всё теми же изломанными трещинами.
«Люди неизлечимо больны разлукой.
Она вышла из моря и поселилась на ваших берегах
задолго до того, как первый цветок родился на свет,
а солнце обрело покой на закате,
что прекрасен лишь тем, что у вас отнимает:
прожитый день.
Так прощайтесь!
И пусть не гаснет над вами ореол героев трагедии.
А я буду слагать о вас саги и песни,
и хранить века синей звезды».
Эпизод 3. Земля
Смерть не прощание навсегда, а разлука на время. Знаю её закон: не сможет разрушить отношения старше неё самой. Я — поэт. Веду летопись Храма Сириуса — сторожа Ориона[4], двуликой андрогинной звезды: красной и синей. Древние видели красный свет, чувствовали, как бьётся огонь под сердцем, поклонялись Богине Земли, с благодарностью принимая её дары. Исследовали мир, как дети, заглядывали во все уголки, искали в надежде найти и находили. Многое. Великая мать была щедра. Но потом повзрослели, обленились и создали себе Бога за краем Вселенной, чтобы не думать, а знать наверняка, кому и куда писать в молитвах. Письма теряются, не доходят. А на земле идёт счёт векам синей звезды слёз[5].
В Храм Сириуса ведёт одна из дорог лабиринта снов — младших братьев смерти, бесчисленных её репетиций. Здесь нет ни времени, ни пространства. Наша душа — камера обскура, память веков, поколений, где хранится прошлое, настоящее, будущее, все возможные и невозможные варианты земной реальности. Разум — экран, где показывается текущее земное мгновение. Не многим под силу шагнуть за пределы экрана, не многие нас находят. Взломщики снов — исключение, и наша задача помешать ему стать закономерностью. Храм Сириуса открывает двери двенадцати верным адептам. Нам нечего терять и некуда возвращаться. Тринадцатого выбираем сами на смену тому, кто уходит в свет.
— Первый аркан — отречение. Выбери себе новое имя, Марина.
— Маугли. В шутку он называл меня Маугли.
— Без роду, без дома, без племени?
— Да. Город, где родилась, уже не существует на картах.
На огромном экране Храма — мыс Кольского полуострова, где когда-то находились десятки военных баз. Вокруг баз возникали города. Ты жила в одном из них. Военные корабли заходили в порт, бывший по совместительству набережной и главным променадом города, у детского садика красовалась ракета, у школы — списанная подводная лодка. В девяностые военные базы стали не нужны России, и города вокруг них начали медленно умирать. Заржавевшие корабли в портах застыли памятниками минувшему.
4
Созвездие Ориона у древних египтян считалось обиталищем богов. Звезда Сириус, как самая яркая звезда созвездия Большого Пса, изображалась в образе сторожевого пса Ориона.