– …Я тебя ещё вот как ещё утешу. – продолжал Дубрав. – Ведь ежели Ярослав твой давно к морю собирался, так должен был прежде и дорогу к цели своей разузнать. Ведь здесь, неподалёку от вас Янтарный тракт – а там купцы, путешественники, всякий люд – наверняка он с кем то говорил; и кто–нибудь да сказал ему, что тракт этот как раз и выведет к морю. Значит что: в лес, к волкам ему идти не зачем – он то понимает, что никуда там не выйдет, а только заплутает. Стало быть: ещё вчера, в сумерках вышел на тракт и отправился к Дубграду; надо думать, что и сейчас ещё в этом городе, пытается пристроиться к какому–нибудь купеческому каравану…
– …Да–да – об этом тоже подумали, но не так уж и надеялись! А вы то так нас уверили!.. Конечно–конечно! – женщина вытерла слёзы, и улыбнулась, вскочила, поклонилась Старцу. – Сейчас побегу погляжу, что ж там Архип так долго копается! Давно уж сани должен был собрать!.. А вы кушайте–кушайте – вот специально для такого дорогого гостя…
Женщина придвинула к Дубраву большой поднос с теплящимися ещё блинами да крынку со сметаной, сама же бросилась к двери да вылетела в сияющий день. Несмотря на то, что он уж и не помнил, когда в последний раз ел, не мог он думать о еде, даже и о такой аппетитной – тут и волнение, тут и скорбь о друге своём Краке, гибель которого он почувствовал ещё в ночную пору – в общем, он вслед за крестьянкою вышел на крыльцо, полной грудью вздохнул морозного воздуха, и выдохнув большое, небесной горою улетевшее вверх облако, попросился, ежели можно, чтобы взяли его на сани в Дубград (он не сомневался, что встретит Алёшу и Ольгу где–то по дороге). Как тут обрадовались все кто были во дворе! Ведь старца этого сами собирались умолять помочь найти Ярослава, а тут он сам попросился!
Взамен старой, разорванной Дубраву преподнесли новую шубу. А хозяйка, махая им на прощание рукой, кричала:
– Вы только возвращайтесь! Я вам таких кушаний приготовлю!.. А то как же это – только очнулись, и сразу в дорогу. Усталым вы выглядите…
…Окружающие всё ж были уверены в успехе, а вот Дубрав – нет. Что–то неясное, какое–то дурное предчувствие томило сердце старца. Предчувствовал он, что опоздает к чему то, и будет от этого большая беда. Потому приговаривал, гонящему лошадей Архипу:
– Побыстрее бы…
Архип со счастливой улыбкой оборачивался к нему:
– Ну, как наша шуба греет?
– Шуба–то хорошо, только бы побыстрее…
– А–а, побыстрее – ну, пошли! Пошли, родимые! Н–но! Н–но!..
– Через несколько минут нависающие над лесной дорогой мохнатые снегом ветви расступились, распахнулся залитый солнцем простор, и совсем рядом оказался тракт ведущий от Белого града к Янтарному морю (называли его по разному: Торговым, Большим, Многоножным, Дальним, даже – Великим); вот пронеслась запряжённая парой гнедых лошадок карета – черноусый кучер кричал не «Но!», а «Элло!.. Элло!» – также из кареты высунулась детская мордашка, не ведущая печалей, засмеялась – замахала Дубраву и Архипу маленькая ручка.
Через несколько мгновений и они уже неслись по тракту…
* * *
В то время, когда Дубрав только очнулся в крестьянской избе, Алеша, Ольга и Жар выбрались из оврага, на мост, который был частицей тракта.
Вот какой вид им открылся: прямо за мостом овраг расходился в стороны, переливался в берега покрытого льдом озера – оно протянулось верст на пять, а там, почти у самого горизонта, синел, под прояснившимся с утра небом, дальний лес.
Откуда–то с этих просторов наплывали массы прогретого солнцем, почти по весеннему тёплого воздуха, холод же, вместе с ушедшей безумной ночью, нехотя отползал в лесные глубины.
Такая погода благодатно сказалась на сердцах продрогших и голодных ребят. Они и забыли о голоде, о холоде и прочих бедах, и вдыхая разлитую в воздухе благодать, оглядывали тракт. Тракт производил весьма приятное впечатление: был вымощена булыжниками как городская площадь, булыжники эти, искусно подогнанные мастерами, проглядывали кой где сквозь крепко притоптанный многими ногами, копытами и полозьями снег. Взглянув на юг видно было, что дорога опускается вниз и вьется куда–то вдаль, к Белому граду, там вдали видна была еще одна речушка – Сверчушка, которая, как знал Алеша, впадала в окончании своего теченья в речку Сладозвонку и уж слитые воедино эти две реки вливались в великую Ологу.
На севере же, на холме виден был Дубград: небольшой городок, получивший своё название из–за огромных древних дубов, которые росли у его деревянных стен.
– Ну что ж, идем в город, – проговорил Алеша, – там уж чем–нибудь поживимся…
– Вы Алексей и Ольга! – этот утвердительный возглас прозвучал словно гром среди ясного неба.
Ребята сразу же схватились за руки, резко обернулись. Хотя голоса не узнали – ожидали увидеть какое–то знакомое, Берёзовское лицо – обернулись и никого не увидели.
– Да здесь же я! Здесь! – смешок раздался снизу.
Посмотрели вниз, и увидели, что прямо перед ними стоял совсем невысокий, но крепко скроенный мальчишка, одетый так себе и к тому же – с разодранным рукавом. Он поймал их удивлённый взгляд, и тут же проговорил своим весёлым, громким голосом:
– Да – ростом я не выдался, зато силой – ого–го! Держись! Вот потом, Алёша, с тобой поборемся! Я тебя точно на лопатки уложу…
– Нет – не до того мне. Ты лучше скажи – откуда нас знаешь?
– Так к нам в Медовку вчера залетали эти… Ну, родители ваши, а вместе с ними, и Дубрав – знаете, старца Дубрава то?
Алёша и Ольга молча кивнули, Жар вильнул хвостом, стал обнюхивать мальчика, и тут насторожился:
– …Ага, почувствовал! – улыбнулся мальчик, и счастливо улыбнулся (он прямо–таки лучился прекрасным настроением). – Это от рукава моего запах идёт – волк вчера вцепился…
– Как, и за тобою гнались?! – жалостливо выдохнула Оля.
– Да, да! – с восторгом, словно о чём–то весёлом, как о Новогодней елке например, воскликнул мальчик. – …Так и вцепился! Еле выдрался от него, но теперь то всё хорошо – главное, что письмо не повредил.
– О–ох… – слегка захлебнувшись в этих восторгах вздохнул Алёша. – Какое ещё такое письмо?..
– Так к капитану корабля!.. Ведь я же вам могу поведать свою тайну! как хорошо – ведь вы тоже бежали; выходит – мы сообщники. Здорово! Здорово! Будем друзьями… Скажите – ведь мы будем друзьями?..
– Да. – спокойной, тихой своей улыбнулась ему Оля.
– Ну так вот: письмо к капитану корабля, на который я устроюсь матросом. Там я написал, почему оставил свой дом, как люблю море…
– А ты, стало быть уже и у моря побывал? – пожавши его руку, спросил Алёша.
– А то! Нет – не по настоящему, конечно, а во снах! Я рассказов о Нём у проезжих моряков много–много слышал, и знаю, как поёт оно, потому что… – он испытующе поглядел на Алёшу и Ольгу, и вновь лучезарно улыбнулся – воскликнул победно. – Потому что вот то один из них мне подарил!..
И тут Ярослав бережно достал из внутреннего кармана своей растрёпанной шубы то, что, видно было величайшим его сокровищем – то была раковина; не большая, но дивной красоты, плавная, стройная, мраморных оттенков, но с дивными бирюзовыми вкраплениями.
– Вы к уху приложите… – посоветовал мальчик.
Ярослав отступил на два шага, где едва не был сбит пронёсшимся всадником. С этого расстояния он с жадностью всматривался в лицо Ольги, которая первая поднесла раковину к уху – видя, как озарилось её лицо, мальчик прямо–таки подпрыгнул от восторга:
– Слышите?! Слышите?!.. Понимаете теперь, да?!..
Алёша тоже приложил раковину к уху, услышал загадочно–спокойный, глубокий и древний шёпот морских валов и тоже улыбнулся, кивнул.
– Ну вот, ну вот… – сиял глазами Ярослав. – …А я вам дарю её! Да – теперь эта раковина ваша, ведь я скоро увижу само море…
– Спасибо но… – Алёша протянул было раковину обратно, но Ярослав отскочил на другую сторону тракта и запустил оттуда снежок – попал в Ольгу, кричал. – Давайте в снежки поиграем! А?! День то какой!..
Он запустил ещё один снежок, и он, перелетев через тракт, словно комета оставил за собою медленно таящий след – вуаль. Вуаль эта, мерцая и переливаясь неисчислимыми цветами, медленно оседала вниз, и вот промчались, разбрызгали её в сторону какие–то сани. Ярослав слепил ещё один снежок – снова запустил, на этот раз попал в Алёшу: