В Хэрфилде деревенские пабы уже были заполнены веселыми местными жителями, и многие из них сидели за столиками у дороги. Среди них я заметил много сотрудников больницы, но, как говорится, покой нам только снится. Хирург, вызвавший меня, пил пиво в баре, когда я приехал, чтобы отвезти его в отделение интенсивной терапии. Позднее в отделении собирались провести пересадку сердца, и никто не был рад неожиданному переводу пациента из общей палаты, учитывая, что в выходные персонала, как всегда, не хватало.
Я был хорошо знаком с пациентом. Это был приветливый мужчина лет 70. Он курил всю жизнь, и ранее на этой неделе ему удалили часть пищевода из-за раковой опухоли. Никто не знал, почему у него произошла внезапная остановка сердца, но, поскольку в анамнезе значилась стенокардия, я предположил, что во время операции у него случился недиагностированный инфаркт. Это могло стать причиной внезапного нарушения сердечного ритма, за которым последовали наружный массаж сердца и электрическая дефибрилляция, проведенные бригадой реаниматологов. Рентген грудной клетки показал скопление как минимум литра жидкости вокруг легкого, которую врачи-ассистенты приняли за кровь. У пациента явно не было геморрагического шока. Он был румяным и теплым на ощупь. Под сердцем, представленным на снимке тенью, я заметил пузырьки воздуха.
– Как вы думаете, что здесь происходит? – поинтересовался я у младшего хирурга.
– Полагаю, мы сломали ребра во время массажа сердца, и у пациента произошло кровотечение.
– Сомневаюсь, – сказал я. – Взгляните на газы вот здесь. Их не было на предыдущем снимке.
Я точно знал, что произошло, но решил оставить своего младшего коллегу в напряжении, пока не вставлю в грудную полость дренажную трубку и не выведу скопившуюся жидкость. Я попытался дать парню подсказку:
– Что сегодня давали пациентам на обед? Обычно вы доедаете остатки на кухне, не так ли?
– Не сегодня! – ответил он возмущенно.
Несчастный пациент явно чувствовал себя очень некомфортно. Он стонал от боли и хватался за левую половину грудной клетки, поэтому нам нужно было срочно ему помочь. Я попросил медсестру принести широкую дренажную трубку и ампулы с анестетиком местного действия. Откровенно говоря, хуже люмбальной пункции, при которой острая игла проникает внутрь в нескольких миллиметрах от спинного мозга, бывает лишь введение дренажной трубки между ребрами в нескольких сантиметрах от сердца. Чтобы избежать мучительной боли, эту процедуру нужно провести хорошо. Сначала ввести большое количество местного анестетика, затем разрезать скальпелем грудную стенку. После этого необходимо ввести пластиковую трубку с острым металлическим наконечником без сопротивления.
Я много раз наблюдал за тем, как новички осторожно делают разрез скальпелем, а затем начинают мучительно пропихивать металлический стилет через чувствительные легкие. Однажды мой младший коллега толкнул стилет с такой силой, что тот вошел в главную камеру сердца, из-за чего, когда врач извлек его, ярко-красная кровь забила фонтаном. Пациента спасли зажим и быстрый разрез грудной клетки. Другие мои коллеги повреждали легкое или проходили через диафрагму в печень или кишечник.
На этот раз драмы не произошло, но мои опасения оправдались – в пластиковую трубку начало поступать содержимое желудка. Днем пациент впервые поел твердую пищу после операции, и швы разошлись либо в тот момент, либо во время наружного массажа сердца.
Агония пациента объяснялась тем, что желудочный сок разъедал чувствительные ткани грудной полости.
Пришло время повторной операции. Нужно было дренировать содержимое грудной полости и внутривенно вводить растворы до тех пор, пока его состояние не улучшилось бы. Возражал ли я против того, чтобы вернуть его в палату, где не хватало персонала из-за предстоящей трансплантации? Я считал это неразумным. Зачем было рисковать одним пациентом, если другого еще даже не доставили в больницу? Я сказал об этом, но знал, что мое мнение не сыграет большой роли. Стоило ли мне пригласить своего начальника, чтобы он поддержал меня в этом в споре, хотя на часах было 9 часов вечера? Нет. В любом случае это ничего бы не изменило. В трансплантологии всегда полагались на мнение того, кто был главным. Так обстояли дела.
Однако у меня все же был повод для радости. «Арахисовый ребенок» пришел в себя после анестезии, прокашлялся и вывел из бронхов оставленные мной кусочки. Ранним вечером он отправился домой вместе с чистой грудной клеткой и благодарными родителями. Я был голоден и хотел пить, но, поскольку не хотел снова ехать в деревню, пиво и чипсы были моим единственным вариантом. Я надеялся, что другие хирурги-резиденты зайдут домой перед тем, как направятся за донорским органом, так что пришел в гостиную и уселся в старинное кожаное кресло, торчащие пружины которого впивались мне в зад. Правда, болел он недолго. Когда телефон зазвонил, я подумал, что парням-трансплантологам собираются сказать, что пора выезжать, но, несмотря на шум, услышал, что к телефону зовут меня.