К тому моменту, как я наложил последний стежок, прошло 27 минут. Для первой попытки это было очень быстро. Когда я снял зажимы, кровоснабжение нижней части тела восстановилось, и кровь снова поступила к жизненно важным органам. Кровь слегка сочилась через шов и в паре мест даже вытекала струйками, но в зажимах нужды уже не было. Измаил вздохнул с облегчением. Его ординатор вышел в уборную. Я предполагал, что до начала операции он выпил пару стаканов пива.
Мысленно поздравляя себя с успехом, я установил 2 дренажные трубки и приступил к утомительному процессу закрытия грудной клетки. После того как я выровнял ребра и сшил первый слой мышц, Измаил вспомнил о своем положении и любезно предложил закончить работу. Честно говоря, я был так утомлен, что уговаривать меня не пришлось. Было почти 2 часа ночи, и радостная медсестра принесла мне чашку кофе. «Вы это заслужили», – сказала она, и я не собирался с ней спорить. Мне казалось, прошла целая вечность с тех пор, как я извлекал из дыхательных путей арахис.
Мы осторожно положили пациента на спину, и я попросил анестезиолога снова поднять ему веки и проверить зрачки. Он на секунду замешкался и взял фонарик поярче. Неловкое молчание говорило само за себя. Зрачок правого глаза, расположенный с противоположной стороны от большого синяка, был расширен и не сужался – это свидетельствовало о сдавливании головного мозга под местом удара. Не требовалось быть нейрохирургом, чтобы знать, что это означало. Это была фундаментальная травматологическая проблема, о которой нам рассказывали в медицинской школе. Внутричерепное кровотечение теперь сдавливало мозг и пережимало глазные нервы. Напряжение внутри жесткого черепа приводит к тому, что нижняя часть мозга проталкивается через основание черепа, и после наступают остановка дыхания и смерть.
Можно сказать, что это была классическая картина кровоизлияния в мозг, или субдуральной гематомы. Пациент находился без сознания, когда его забрала скорая помощь, а затем ненадолго пришел в себя и смог рассказать, что произошло. Правда, когда Измаил и его команда пришли в отделение неотложной помощи, пострадавший снова не был в состоянии говорить. От него пахло алкоголем, и его рвало. Когда пациента попросили пошевелить ногами, он не отреагировал. После рентгенографии в центре внимания оказалась аорта, и никто не попросил сделать снимки черепа. Вполне возможно, что перелом черепа тоже был.
Какие у нас были варианты? Отчаяться и сказать, что мы сделали все возможное? В таком случае мои доблестные усилия оказались бы напрасными. Может, нам следовало вызвать нейрохирурга из одного из региональных центров? Он бы сказал транспортировать пациента, но у нас не хватило бы на это времени. На часах было 02:30, и состояние пациента стремительно ухудшалось. Возникла дилемма. Следовало ли мне самому взяться за операцию? Я сказал Измаилу, что мы должны это сделать.
Военные хирурги проводили трепанацию черепа, чтобы выпустить скопившуюся кровь.
Что в этом сложного?
Я спросил операционных сестер, не завалялась ли в каком-нибудь из шкафов дрель. Я надеялся, что у пациента была экстрадуральная гематома, то есть скопление крови между поврежденной костью и ее фиброзной оболочкой, а не внутри самого мозга. Без современных методов визуализации любая попытка определить проблему была похожа на бурение нефтяной скважины. Я понимал, что простой отек мозга и кровотечения глубоко внутри черепа были более распространены, чем проблема, которую я надеялся решить. Однако экстрадуральное кровотечение было единственным диагнозом, с которым мы могли хоть что-то сделать. Если бы мы не вмешались, пациент точно умер бы, и потому у меня не было никаких сомнений в том, что мы должны попробовать.
Положив голову пациента гематомой вверх, я попросил медсестер сбрить спутанные волосы. Под ними был характерный разрыв, который я хирургически расширил, чтобы обнажить кость. Там, к своему облегчению, я увидел перелом черепа. Тот скорее напоминал треснутую яичную скорлупу, чем сломанную кость, но повреждение свидетельствовало о силе удара. К тому моменту хирургический набор времен Второй мировой войны аккуратно выложили на синюю ткань рядом со мной – я видел нечто подобное в музее Королевского колледжа хирургов, но мне все равно потребовалось время, чтобы понять, на что я смотрю.