Тут Шарик начал лаять — как всегда, когда не надо. Мальчики испугались: сейчас явится ябеда Серафима Ивановна и прошипит: "Так и знала! Эти бандиты опять притащили какую-то пакость! Имейте в виду: всё доложу отцу!"
— Тубо! Пиль! Апорт! — кричали Шарику наперебой Лёва и Боря.
Но щенок не был так образован, как они, и не понимал этих красивых слов.
— Учи его скорей говорить «ку-ку» вместо лая! — шептал Лёва.
— Если ты ничего не понимаешь в профилактике (откуда он взял это слово?), то лучше молчи, — сказал Боря. — Как, по-твоему, может голодная собака говорить «ку-ку»?
— Не может, — честно признал Лёва.
— Вот то-то и оно! Тогда не спорь, а тащи кусок колбасы!
Теперь они перевернули кухню. Колбасы не было. Правда, были уксус и винегрет, но они для профилактики не годились.
Вдруг с улицы донёсся вопль:
— Борилёва-а-а-а! Боря перегнулся вниз.
Под окном стояли мальчики с их двора с мячом.
— Не. Мы заняты, — сказал Лёва.
— Заняты-ы! — крикнул Боря.
И вдруг Боря увидел: под ним, на балконе третьего этажа, среди цветов, стоит накрытый столик. А на столике — кофейник, чашка, сахарница, и на тарелочке — две сосиски!
Внезапная мысль озарила Борю.
— Ага! — сказал он.
Таисия Петровна любила иногда выпить кофе на балконе, среди цветов. Там он казался ей вкуснее.
Выпив чашечку, она вспомнила, что из-за сегодняшних переживаний и ловли мух не успела прочесть газету.
И Таисия Петровна спустилась вниз, к ящику. Она любила читать газеты. Прежде всего она искала что-нибудь в защиту лесов и рек. Таисия Петровна очень сердилась, когда ломали деревья и лили в реки всякую гадость. И если находила хорошую статью, всегда писала письмо в редакцию, что согласна с автором, обличающим эти безобразия.
Вернувшись с газетой в комнату, она застыла на пороге: на её балкон откуда-то сверху, медленно вращаясь, опускалась авоська на верёвке. А в авоське вращалась маленькая чёрная собачка. Сверху высовывалась её голова, а хвостик и лапки торчали сквозь петли.
Таисия Петровна безмолвно смотрела, как авоська с собакой опустилась на столик, опрокинула чашку и взвилась вверх. Потом снова опустилась — прямо на горячий кофейник. Собачка взвизгнула, авоська взлетела и снова начала опускаться…
— Гм… Чего бы ей летать в авоське? — задумчиво сказала Таисия Петровна.
На этот раз авоська опустилась прямо на тарелку. Щенок, урча, вцепился в сосиску.
— Ах, окаянные! — воскликнула Таисия Петровна. Она давно знала своих милых соседей сверху. — Несчастная мученица! Ну, погодите у меня!
Она сбегала в прихожую и принесла единственную галошу Сергея Васильевича. Потом быстро вытащила Шарика из авоськи и сунула туда галошу.
— Вот вам сюрприз! — ехидно сказала она.
А Лёва и Боря сидели на корточках под окном, хихикая и радуясь своей новой выдумке. Боря держал конец верёвки. Когда они точно попали Шариком на сосиску, они на всякий случай спрятались. У них были старые счёты с Таисией Петровной.
Они спорили о том, сколько времени нужно Шарику, чтобы съесть сосиску, и когда его можно тащить обратно.
— Я говорю: пора! — сказал Лёва.
— А я говорю: не пора! — сказал Боря. Они посидели ещё немного.
— Теперь пора! — сказал Боря и начал тянуть верёвку…
Они оцепенели… Вместо Шарика в авоське лежала галоша! Та самая галоша, которая осталась в саду вместо собаки!
…Как и все события в их жизни, и это кончилось дракой. В результате у Бори появился под глазом такой же синяк, как у Лёвы, и братьев опять нельзя было различить.
16
Всё больше и больше хотелось Шершилиной провалиться сквозь землю или превратиться в Шарика.
Даже о балконе и террариуме она теперь вспоминала, как о чём-то приятном. Тогда, по крайней мере, она ещё не обманула свою бригаду, не утащила чужое ведро, не обидела маленькую девочку, не потеряла чужую собачку…
Так мучилась Лида, таща за руку безутешную Алису. Голова её гудела: что делать с девочкой? Оставить дома одну без Шарика — невозможно! А её мама вернётся только в пять. А в шесть начнётся школьный вечер — без писателя…
А в четыре надо быть у подворотни, хотя она охотнее встретилась бы с тигром, чем с Коробкиным.
Тут Алиса села на асфальт.
— Не пойду! Отдавай мне Шарика!
И тогда Шершилина в отчаянии, сама не понимая, что говорит, протянула ей галошу:
— Вот твой Шарик!
Алиса открыла рот и перестала плакать. А Шершилина вдохновенно сочиняла:
— Злой колдун Черномор заколдовал нашего Шарика и превратил его в эту галошу. Понимаешь?
— Почему? — пролепетала Алиса.
— А потому что… вот потому что… Шарик загнал на дерево его волшебную кошку.
— Он не загонял, — сказала Алиса.
— Загонял, загонял, только ты не видела. Алиса схватила галошу и прижала её к груди.
— Насовсем? — спросила она, готовясь зареветь.
— Нет, что ты! — сказала Лида. — Вот мы сейчас придём к Черномору, и я ему скажу такое слово, что он перевернётся!
— И я ему скажу такое, что он перевернётся!
— Правильно! — сказала Лида, и они, взявшись за руки, пошли.
Остался ещё один поворот. Вот уже зоомагазин. Ещё несколько шагов…
"Наверно, он меня сейчас убьёт, — подумала Шершилина. — Ну и пускай, так мне и надо".
У подворотни стоял Коробкин.
— Это Черномор? — спросила Алиса.
Ничего странного не было в её вопросе. Посмотрели бы вы на Коробкина сами! Перед девочками стоял мокрый, измятый, грязный мальчишка, и за ухом у него почему-то висела водоросль.
Куда девался чинный председатель отряда? И почему, вместо того чтобы метать громы и молнии в Шершилину, он уныло смотрел вниз, где у ног его натекли две лужицы?
Лида всплеснула руками.
Миша поднял глаза и сказал:
— Чтоб ты пропала, Шершилина.
И тут в подворотню ворвался тритонщик.
— Как из пушки! — весело крикнул он. Посмотрел на мокрого Мишу, на растерянную Лиду, на девочку с галошей на руках и добавил: — Полный порядок!
Наконец Алиса увидела настоящего Черномора! На его чёрном лице сверкали глаза и зубы…
— Черномор дурацкий! — завизжала она и вцепилась в тритонщика. — Тебе было бы хорошо, если бы тебя превратили в галошу? — Она колотила обалдевшего Черномора галошей и тыкала её ему в нос: — Сейчас же преврати обратно, а то перевернёшься!
Миша вяло смотрел на всё это. Лида хохотала как сумасшедшая.
— Уберите от меня эту психованную! — отбивался тритонщик.
Лида схватила Алису на руки.
— Это не тот Черномор, это другой Черномор, — сказала она.
Алиса вздохнула и прижала к себе галошу.
— Где тритон? — угрюмо спросил Миша. Тритонщик будто ждал этого вопроса.
— Полный порядок! Был в Малиновке. Восемь штук!
— Тритонов? — обрадовалась Лида.
— Ага. Полканов.
— Собак?!
— Пеликанов. Берёте?
Лида закрыла лицо руками. Она умирала от смеха. А Миша Коробкин сел на ведро и заплакал. За ним заревела Алиса.
Тритонщик снял кепку и мял её в руках. Он смущённо сказал:
— Брось ты, не расстраивайся. Я же честно говорю: я этих тритонов в жизни не видал, и какие они бывают — не знаю. Бегал как собака… Не евши… Показали бы хоть одного, а?
Миша зарыдал.
— Знаешь что, мальчик, ты иди, — сказала Лида тритонщику.
— Уходи! — сказала Алиса.
Тритонщик на прощанье сказал:
— Если кому надо… кролика или что — я тут всегда около магазина. Ты меня знаешь — я как из пушки! И продавец тритонов покинул покупателей. Миша ещё всхлипывал. Лида тронула его за плечо.
— Иди домой, Мишенька. Я сама пойду в школу, и к Алексею Ивановичу, и на совете скажу: ты не виноват. Я во всём виновата, пусть меня одну исключают!
Миша встал.