Дед был из мастеровых, которые летом ходили по городам, исполняя столярно-слесарно-плотницкие работы (равно как и строительство домов, кладку печей, и многое другое). Бабы их, конечно сидели по домам. Когда однажды мать деда выбралась в город, она тут же стала жертвой какого-то жулика, который подскочил к ней на улице с криком: "Стой! ты зачем мои деньги украла?!"
— "Какие твои деньги?! У меня вот свои — в узелочке…"
"А ну, а ну, покажи!.. Да это и есть мои!.." Выхватив узелок у растерявшейся бабы, мазурик смылся.
Мужики дома покачали головами и велели жертве собственной простоты сидеть дома на печи, кашу варить и в город не соваться.
В гражданскую войну эта местность не раз переходила из рук в руки. Пришли красные — крестьяне растащили по домам всё, что нашли в барской усадьбе. Пришли белые — барин вернулся (кстати, из своих же, Матаевых — не такой уж плохой, говорят, был; в долг частенько давал многим — и денег, и зерна). Увидел на чьём-то заборе несчастные помочи из своей усадьбы, пообещал: "Вот на этих помочах воров и повешу!.." Ночью, перед рассветом, в село ворвались красные. Барин слинять не успел. Красные его сцапали, а сельчане поспешили наябедничать: "Обещал на помочах повесить…" Расстреляли барина.
Когда НЭП начался, крестьянам жить понравилось. Землю им дали, налогами не душили (чего б сейчас так не сделать?). А коллективизации в своём селе дед не застал. Подвыпив в "Чайной", порезал кого-то. Посадили его в сельскую каталажку — большой сарай, охраняемый стариком с палкой. Там уже сидел какой-то шибко умный интеллигент в очках. Начал разводить антимонию: "Вам-то ничего особенного не будет — а вот я-то политический, не иначе в Москву повезут"… Деду эта заумь быстро наскучила. Он подошёл к двери, подождал когда страж подойдёт поближе — и так двинул по дверям, что вынес их вместе с коробкой. Охранник отлетел куда-то в сторону, вместе со своей палкой. Дед (тогда он конечно не был по возрасту дедом) пришёл домой, сгрёб жену в охапку (деревенские бабы той эпохи не умели перечить мужьям) и — на поезд, да в Сибирь. Поначалу — в Минусинск, на юг Красноярского края. Можно сказать — в самое тёплое место Сибири. Вроде неплохо там пристроился. На все руки был мастер. Умел и срубы ставить, и шкафы делать, и посуду деревянную, и бочки — в общем всё, что с деревом связано. Но — стал приглядываться к нему кто-то из "органов". К начальнику того производства, на котором дед работал, подкатил — мол, что за пришлый гражданин, откуда?.. Начальнику люди нужны были (да к тому же Сибирь — есть Сибирь), он спокойно ответил что у него таких залётных — каждый второй. Но деда не забыл предупредить, что им "интересуются". Тот снова собрался, взял жену и завербовался на только-только начинающееся строительство Комсомольска-на-Амуре. Тогда множество людей вербовалось на самые разные стройки первых пятилеток. К вербованным особо не присматривались, на многое закрывали глаза. Известно, например, что на строительстве того же "Уралмаша" работало много раскулаченных, бежавших из мест своих ссылок. Об их прошлом догадывались, но как правило, предпочитали этих людей не трогать.
Ехали вербованные в полускотских условиях, практически вповалку, в битком набитых людьми, узлами, мешками и сундуками, вагонах. А чуть ли не по головам у них шныряли карманники, жульё всевозможного пошиба — резали баулы, воровали всё что могли, так что люди и спать боялись. А тех кто гвалт поднимал, шпана иной раз бритвами по глазам полосовала.
К деду как-то подвалили два деятеля, предложили совместно государство дурить — вербоваться, деньги "подъёмные" брать, и сваливать. Паспортов тогда ещё не существовало, справочки разные были — с ними химичить легче. Объясняли ему, как эти самые справки доставать, как печати на сырой картошке вырезать, йодом их мазать (печать получалась "стандартного" синего цвета)…
Дед мой, вообще-то, был далеко не ангелом. В азартные игры с ним играть было нельзя — он "почему-то" всегда выигрывал. Когда женился, к нему (в присутствии невесты), то одна девка подбежит с ребёнком ("Гляди — твой! бери воспитывай, раз жениться не хочешь!.."), то другая. Невеста (то есть — бабка моя) рот разинет, начнёт бормотать: "Ой какой хорошенький, давай возьмём"… Жених, делая страшные глаза, орёт: "Щас я его за ноги — и башкой об стенку!.." Незадачливая мамаша в ужасе, слезах и соплях, убегает со своим чадом…
Но с аферистами связываться, всё же поопасился: "Я человек семейный. Кабы не жена…"
Но — помимо воров и аферистов, шастали по вагонам и молодцы из ГПУ, высматривая то тех, то других, сверяясь при этом с фотографиями. Фотографии эти, кстати, отличались скверным качеством — так что все пассажиры были "на кого-то чуть-чуть похожи". И к деду однажды прицепились. Только отчество не сошлось с тем, что у них в списке значилось (а так — "немножко был похож")…